«Жива», — не спросила, а установила она. «Вот… мы… я… он. Это мой… муж, — пролепетала я, — познакомьтесь», напрочь забыв о том, что они давно знакомы. И это был второй удар. Они еще не успели прийти в себя от пережитого за ночь, как я обрушила на них новую беду. Но почему — беду? Почему такой мрак, такое горе?! Нет, черт возьми, что случилось — ведь дочка собралась замуж, а не на тот свет… и, между прочим, не за первого встречного, а за любимого… и не случайно, не так, с бухты-барахты, а после долгих, как положено, встреч, как принято говорить, проверки чувств — год встречались, а не один день. Нет, прямо обидно, честное слово, — за шампанским ездили, человека с постели подняли, а тебя встречают, как будто ты им сообщила, что идешь не замуж, а в монастырь…
Мама, как человек более импульсивный, быстро взяла себя в руки и пошла на кухню — что-нибудь приготовить. «Как-никак помолвка, — натянуто пошутила она. — Хотя время для этого несколько раннее, чтобы не сказать — позднее: мы ведь еще не ложились». Но с папой творилось нечто странное — куда делись его гостеприимство, щедрая радость гостям, любовь к неожиданностям, к празднику? Как и в тот вечер, когда впервые увидел меня с сигаретой, он не произнес ни слова. Он точно не видел меня и моего будущего мужа. Он сидел на диване, низко опустив голову, разложив на коленях большие, как у мельника Хаима, руки, и мертво молчал.
Вот так он молчал и тогда, восьмого марта сорок девятого года. Молчал всю ночь, пока они рылись в ящиках, изучали, не понимая, его чертежи, скрипели подошвами ботинок, под которыми жалобно похрустывали осколки разбитого цветочника, небрежно скинутого, чтобы не мешал, с буфета. И лишь когда ему предложили одеться, с трудом встал, поцеловал маме руку и хрипло сказал: «Прости меня, но я ни в чем не виноват…»
Но сейчас, сейчас-то почему он словно опять расстается с нами? И словно от меня ждет просьбы о прощении.
Стыдно писать, но тогда я только одно и поняла — что он обиделся, не более того. Наверно, он хотел, чтобы все было не так, ну, во всяком случае, не совсем так — не в шесть утра и не после бессонной ночи… Но когда мы разлили шампанское по бокалам (тем самым, из «Лебединого озера»), папа, конечно, сел с нами за стол, но в глазах была такая мука, что мне не то что замуж — мне повеситься захотелось. И я сказала… Господи, чего только я тогда не сказала — что это безобразие, что он испортил нам праздник, что я не каждый день замуж выхожу, другой отец радовался бы… у других дочки годами сидят, никто не берет, а тут…
Прошло много лет, и вот однажды мой девятнадцатилетний сын появился в доме с милой девушкой Мариной и сообщил, что они очень голодны и нет ли чего в доме «пожевать». «Пожевать» нашлось — в этот день я, как нарочно, «достала» сосиски и сделала картофельное пюре. Но что-то меня насторожило, что именно — поняла не сразу… Ну да, странный наряд сына — старые, в заплатках, джинсы, в которых ходить давно было неприлично, но других не было, пиджачок от костюма для выпускного вечера, из которого он вырос, и его длинные руки как-то нелепо болтались, не находя себе применения, и роскошный галстук из магазина «Мода Польска», который я лет пять назад привезла ему из Варшавы, со смехом предупредив, что это на СВАДЬБУ. «Ах, ну конечно, галстук… на свадьбу…» Я смотрела на сына с плохо скрываемой тревогой и одновременно с надеждой, что, конечно же, нет, что это глупость, материнская подозрительность. Сосиски тем временем сварились. «Нет, тут что-то не то», — окончательно решила я, когда они с неестественной быстротой и с насыщенным молчанием стали уплетать сосиски, запивая их водой из-под крана.
«Есть чай, — сухо предложила я и добавила: — С конфетами».
«Ну, это ты зря, мамуля». — «Мамуля» — это признак вины и неуверенности в себе, тогда как «Аллочка» означало бы, что все нормально, никаких проблем.
«Что зря?! — сурово спросила я. — Конфеты… зря?» Сын неестественно захохотал, а его спутница покраснела еще больше.
«Не вижу ничего смешного», — сказала я, высыпая прямо на стол «Раковые шейки», что настолько растрогало сына, что он неловко, при этом рукава пиджака полезли к плечам, поцеловал мне руку.