К власти пришел антисемит генерал Мочар, и по его приказу корректировались цифры погибших — «евреев не убивали — все возвратились, живы».
В каждом народе есть свои выродки, не будем считать, у кого больше. Но генерал, пересчитав убиенных, лишил тысячи права на память после смерти, отнял у нас правду о жертвах того безумия, которое называется «нацизм». Что-то очень похожее на историю памятника, который возвышается ныне над оврагами Бабьего Яра. Сколько времени потребовалось, чтобы встал этот памятник, сколько людей выдворили из страны за живую память о мертвых, сколько еще лет прошло, пока не восстановили подлинные цифры и не признали наконец, что именно здесь было за два дня расстреляно тридцать три тысячи евреев. Но то в Киеве. А вот в Ростове-на-Дону, в Змиевской балке, где в одночасье было расстреляно около тридцати тысяч евреев, нет ни слова на громадном монументе, ни слова о евреях. И все будто сговорились не помнить, чьи кости лежат здесь, под землей, — «евреев не убивали — все возвратились, живы».
Открыли тяжелый замок. Кругом ни души. Кажется, что вот сейчас за тобой навсегда захлопнется дверь и ты повторишь судьбу своей одесской бабушки, и одесских тетушек, и киевского дяди Иосифа, который до последней минуты верил, что немцы — культурная нация, а все, что пишут и говорят, — это коммунистическая пропаганда. И ушел вместе со своей красавицей женой Рахилью и двумя рыжеволосыми дочками в Бабий Яр.
Мой друг, поняв, что со мной творится, предусмотрительно оставил дверь барака открытой. Это была совсем небольшая комната, в которой друг на друге ждали смерти люди. Нары оставались, кажется, посредине. На правой стене был большой плакат, написанный на многих языках, — «Еще ничего не случилось».
И мы пошли вдоль стены и смотрели фотографии, на которых было изображено то «прекрасное» время, когда еще ничего не случилось, не было концлагерей, не было гетто… Никого пока не убивали, не насиловали, не пытали, а всего лишь унижали. Сюда еврею нельзя, здесь еврею не место, сюда еврея не пускать, отсюда еврея гнать… Бежит еврейская девочка, а за ней толпа подростков: «Юде, юде». Плачет женщина у входа в магазин, на магазине вывеска: «Евреям не продаем». Глубоко задумался на кафедре седовласый, так похожий на Эйнштейна, профессор. Студенты, собравшись в кучку, подняв кулаки, с искаженными от ненависти лицами, кричат: «Жид, пошел вон…» Мы идем дальше по квадрату бывшего барака и видим тех, с кем еще ничего не случилось. И слышим шепот тех, с кем случилось все. кого больше нет и кто просит: «Не забудьте!» — и умоляет отомстить. А другой голос — того, кто послал красные гвоздики, тихо просит не заражаться ненавистью. Раньше это скажет мне, вернувшись из советского лагеря, мой отец.
Сейчас, когда я вспоминаю этот проход по бараку, который завершался другой надписью — «Еще только унижали человеческое достоинство», я понимаю, как трудно, невозможно было Симону Визенталю простить умирающего Карла. Он, прошедший сквозь нечеловеческие страдания, которые одни люди причиняли тоже людям, не мог в те минуты подняться до такого, казалось бы. простого (ВЕЛИКОДУШНОГО) — прощаю. До великодушия, что означает — величие души.
Я жила в стране другого тирана, который шел по стопам Гитлера и, победив его, медленно, но верно перенимал его преступный опыт. Мне повезло — я родилась не в Днепропетровске, где юный нацист выстрелил в горящего мальчика и его родителей. Родись я на Украине, или в Белоруссии, или в любом другом месте, куда пришли фашисты, я могла бы быть на месте этого мальчика. Но и у меня в еврейской истории было и есть свое место. Оно на серебристом тротуаре, залитом первым весенним солнцем, улицы Горького, на которой кровавым пятном расплылось коричневое эскимо, когда кто-то из подворотни заорал нам с папой вслед: «Бей жидов, спасай Россию!» Через два года папу отправили спасать Россию в Тайшетские, особого режима, лагеря, за участие, как я теперь знаю, прочитав его дело, «в антисоветском, сионистском заговоре, возглавляемом Соломенном Михоэлсом и… Лионом Фейхтвангером (?!?!)». Это были так называемые «еврейские посадки», и нашим отечественным фашистам было все равно, кого ставить во главе несуществующего заговора, хоть Эйнштейна, хоть Иисуса Христа — лишь бы по национальности был еврей. В 1949 году — в стране, победившей фашизм, — начинался свой поход против евреев. Еще ничего не случилось, но уже тысячи сидели только за то, что были безродными космополитами, то есть попросту евреями.