Стейси Харт
Когда-то
Часы пробили полночь, и я открыла глаза.
В доме, таком одновременно знакомом и далеком, словно старое забытое воспоминание, продолжающее терзать разум, царила тьма. Через стеклянную входную дверь льнул лунный свет, бросая длинные узоры на коврик под моими ногами и белый подол сорочки. В углу около двери стояли старинные высокие отполированные часы, с неустанным тиканьем неумолимо отсчитывая время секунду за секундой.
Это мой дом. Знание окутало меня, словно ночной туман, и холодными руками подтолкнуло вперед. Я сделала шаг, потом еще один, коснулась дверной ручки и повернула ее. Открыв дверь, переступила порог и захлопнула ее с большей силой, чем рассчитывала. Окно задребезжало.
Где-то наверху раздался всхлип женщины.
— Сэм, я больше не могу это терпеть. Мы должны переехать. — Ее голос дрожал от отчаяния.
— Чепуха, — ответил мужчина.
— Мы оба знаем, что это не так. — Ее голос снова дрогнул. — Я не могу каждую ночь выносить это. Мне все равно, как давно твоя семья владеет этим домом.
Их голоса затихли, когда я направилась через внутренний дворик, одолеваемая желанием уйти.
Под ногами заскрипели белые доски, когда я спустилась по лестнице, как тысячи раз до этого. Мир был залит лунным светом: трава и декоративный белый заборчик вокруг дома с садом, деревья, тянущиеся к небу и раскачивающиеся на ветру.
Я услышала смех ребенка, как эхо, льнувшее сквозь время, словно кто-то вдруг распахнул штору и солнце озарило траву. Малыш был таким, как я его помнила. Он бегал с поднятыми к солнцу руками и лицом, а на губах играла улыбка, свойственная лишь детям и влюбленным. Его волосы, как и мои собственные, сияли, словно расплавленное золото. Мой мальчик. Мое дитя.
Генри.
Когда-то я была матерью. Воспоминание не стало неожиданностью, хотя, наблюдая за тем, как он бегает, ко мне вернулись кое-какие детали из жизни. Когда-то я носила его под сердцем. Носила на руках. Прижимала к груди и убаюкивала. Шептала на ушко, что буду защищать и заботиться о нем.
Его призрак вспыхнул, как объятая пламенем фотография, съеживая изображение и прожигая в нем дыры, пока не осталось ничего, а ласкающий нас солнечный свет погас, как свеча. Я снова оказалось одна в лунном свете, слушая пение сверчков и шелест деревьев. Жизнь продолжалась, будто это не мое сердце только что сгорело у меня на глазах.
Подойдя к воротам и протянув руку к защелке, я распахнула калитку и, как когда-то, вышла на улицу. Выбоины на дороге были заполнены грязью и мутной водой, словно истерзанная ранами земля. Я вспомнила звук копыт, когда наш свадебный экипаж остановился перед нашим домом.
Когда-то я была красива. Когда-то он меня любил.
В день нашей свадьбы мы стояли под цветущей сиренью и обещали любить друг друга до конца наших дней. По его щекам текли слезы счастья, а улыбка была полна обещаний безоблачного будущего. Он провел меня через эти ворота к той самой двери в нашу комнату, где подарил мне свою любовь, а я отдала ему всю себя. Где мы провели несколько дней, лежа в постели, улыбаясь, вздыхая и желая, чтобы время остановилось. А через несколько месяцев, когда я сказала ему, что беременна, он подхватил меня на руки и закружил, пока у нас обоих голова не пошла кругом. Я помню, как его пальцы запутались в моих волосах, а губы прильнули к моим. Я чувствовала его ладонь на своей щеке, вспоминая, как он лелеял меня, отдав свое сердце, и мы построили наш собственный мир, наполненный счастьем.
Джеймс.
Старая улица исчезла, сменившись новой, и я оставила позади свои воспоминания, когда пересекла улицу и вошла в город, повернув к центру в сторону набережной.
Мне были знакомы здания, хотя названия магазинов и кафетериев — нет. Когда я проходила мимо, то видела их такими, какими помнила: кузница, мастерская модных дамских нарядов, тюрьма и салун. Как когда-то улица тянулась предо мной, и я наблюдала, как женщины с зонтиками идут по дорожке, держа мужчин под руку. Слышала шум карет и автомобилей, когда они торопливо проезжали по главной улице, пойманные между мирами. Я направилась в парк, пройдя мимо лавочки, где Джеймс впервые меня поцеловал.
Я остановилась, дойдя до здания, которое когда-то было универмагом, и заглянула в темные окна. В следующее мгновение исчезли ряды пустых парикмахерских стульев и зеркальных стен, и предо мной предстал магазинчик, каким я его знала. Полки заполнены разными безделушками и лентами, дети бегают вокруг бочек с сахаром и мукой, а ряды недорогих леденцов и ирисок в банках стоят у задней стены.
Здесь я впервые увидела Джеймса вместе с ней.
В тот день, непринужденно беседуя, они не выглядели предосудительно для окружающих. Лишь для меня. Увидев их, я застыла на месте, корсет внезапно стал невероятно тесным, а ладони в перчатках, сжимавшие зонтик, вспотели. Мне был знаком этот изгиб губ и выражение, промелькнувшее на его лице. Я знала. То, как он склонил голову. Улыбка ясно говорила о его намерениях. А собеседница, судя по изгибу талии, ослепительной улыбке и румянцу на щеках, когда она смеялась над услышанным, реагировала соответствующе.
Заметив меня, Джеймс выпрямился и поправил шляпу, пытаясь скрыть вспыхнувшее краской лицо. Он проверил карманные часы и шикнул на меня, прогоняя прочь, а вся нежность исчезла без следа.
Воспоминание ускользнуло, и я вновь стояла на тротуаре в полной темноте, глядя в неосвещенное окно с пустыми стульями. Я посмотрела на восток, море звало меня.
Я прошла по главной улице, оставив позади здания, сменившиеся деревьями, которые тянулись к звездам и мягко покачивались под неуклонными порывами ветра, шелестящих листву. Вскоре меня окутал аромат океана, а вдали послышался шум волн. Дойдя до гавани, я посмотрела на ряд лодок, пришвартованных у причала.
Стоял ясный день, и я услышала наш смех, когда мы пели, сидя в карете. Легкий двухместный экипаж проехал мимо в сторону океана, а потом остановился. Мы вылезли и пошли к воде. Генри, как всегда, побежал к берегу, чтобы волны омыли ему ноги, а мы с мужем расстелили одеяло и разложили еду. А потом лежали под зонтиком, соленый бриз ласкал кожу, когда Джеймс нежно поцеловал меня в уголок губ.
Я посмотрела на Генри и моя улыбка померкла. Его нигде не было видно, и я окинула взглядом пустой пляж. Сердце замерло, а руки онемели. Мы побежали к океану, зовя его, мои юбки намокли от воды, замедляя движения. Я увидела белую рубашку, его маленькое тельце напоминало кукольное, когда волна закрутилась, затягивая его на глубину. Как только Джеймс нырнул за ним, я закричала. Когда мы бегом вернулись на берег, от слез, застилавших глаза, все расплывалось. Джеймс положил Генри на песок, звал по имени, хлопал по щекам, перевернул и ударил по спине. Потом прижал ухо к груди сына, пытаясь услышать сердцебиение, доказывающее, что наш малыш жив.