Тихонько всхлипывала Марта, убирая со стола. За окном глухо шумел лес, растревоженный ветром с моря. Чуть повизгивала собака, которую не накормили в привычное для нее время.
— Что ж, я сегодня уйду, — снова сказал Фридрих.
— Так будет лучше для тебя, — согласился Артур Карлович и пояснил: — Среди наших есть и мерзавцы. Они свяжут воедино брата и то, что Иоганн ушел с вашими, и тогда обыска не миновать.
Фридрих согласен с Артуром Карловичем, но уходить в неизвестность все же не хотелось. Что ждет впереди? Ясно одно: и голод, и холод, и смертельная опасность — все это будет.
— Так я пойду, — повторил Фридрих, но с места не тронулся.
Марта сказала что-то, Артур Карлович перевел:
— Утром проводим.
Странно, что Фридрих в эту ночь спал спокойно, так спокойно, как бывало только в детстве. И проснулся бодрым. Умывшись у колодца, вошел в дом. За накрытым столом, будто и не спали они вовсе, уже сидели Артур Карлович и Марта. И еще заметил Фридрих тугой мешок с лямками. Он лежал на лавке у самой двери. На нем — меховая безрукавка и брезентовый плащ.
Поели быстро и молча. Лишь после этого Артур Карлович нерешительно попросил:
— Она хочет благословить тебя. Если можешь, встань на колени.
Взволнованно, почти с мольбой сказал это Артур Карлович. Его волнение передалось Фридриху и он поспешно и неуклюже спустился перед Мартой на колени. Она невесомо положила свои теплые руки ему на затылок и зашептала что-то. Голос ее прерывался от сдерживаемых всхлипываний.
Молитва Марты была короткой.
— Она просила бога, чтобы он дозволил тебе дойти до твоей земли, — перевел Артур Карлович.
И вот прощанье закончено. Марта, прямая и строгая, стоит на крыльце. Словно не ее слезы недавно капали на склоненную голову Фридриха.
— Подожди за калиткой, — говорит Артур Карлович и спешит к коровнику.
Фридрих, потрепав по загривку цепного пса, с которым сдружился за эти дни, идет со двора, плотно прикрывает за собой калитку. И ждет. Он не оглядывается: чувствует, что Марта еле сдерживает крик, раздирающий ее грудь. Он боится этого крика, вот и уходит с глаз.
Артур Карлович, выйдя за ворота усадьбы, достает из-под полы пиджака продолговатый сверток и протягивает Фридриху:
— Бери, пригодится.
В белую тряпицу завернут родной автомат. Он поблескивает смазкой. И два полных диска к нему!
— Спасибо…
— Ладно, иди.
Шумят над головой вершины деревьев. Небо хмурится, скоро пойдет дождь. Но Фридриху он теперь не страшен: поверх пиджака на нем меховая безрукавка и брезентовый плащ. Но главная радость — автомат. Он висит на груди. На нем лежат руки.
Фридрих бодро зашагал по лесу, как великую радость жизни принимая и пересвист птиц, собирающихся в стаи, гневное пофыркивание ежа, который, укутавшись в опавшие листья, спешил к своему жилищу и вдруг выкатился прямо под ноги человека.
Все это сама жизнь. Та самая жизнь, которой немцы чуть не лишили его. Ведь еще недавно он даже самую обыкновенную траву видел только сквозь колючую проволоку, а сейчас он, бывший пленный номер 5248, свободно шагает по земле. Он — ее полновластный хозяин. Всего, что есть на земле, хозяин!
Он осторожно перешагнул через ежа, и пичугу даже голосом не потревожил. Он был слишком рад жизни, чтобы омрачать ее кому-то. Кроме немцев, конечно. Этих он сейчас ненавидел еще более люто, чем в лагере. Он о многом передумал на хуторе Артура Карловича. О прошлом, настоящем и будущем. Именно на хуторе он окончательно понял, что не убеги он из лагеря, вся его жизнь осталась бы в прошлом. Ему только и осталось бы что вспоминать былую свободу. Как тому дяде Тому, о котором читал еще школьником. Только пожелай Журавль, и не Ковалок, а он, Фридрих Сазонов, гнил бы сейчас в обвалившемся окопе.