Не один Загитуллин из последних сил борется со сном. Вся команда катера так же устала. А моториста Петухова вчера пять раз вытаскивали из машинного отсека. Отлежится на свежем воздухе, обольют его водой — и опять лезет к мотору.
Но главное, в чем мичман Никитенко не хочет признаться даже себе, — он боится, что, возможно, еще не скоро удастся выспаться измученной команде катера. Ведь не случайно командир отряда, посылая его сейчас в Сталинград, сказал, глядя не в глаза, как обычно, а на верхнюю пуговицу кителя:
— Идите туда, где речной вокзал был. Там майор встретит, даст задание.
Ох, тяжелая предстоит работа, раз лейтенант приказ отдает, а в глаза не смотрит…
Ну, да ничего не ново, ничем не удивишь матросов: дрались они с немцами еще под Одессой, оттуда всей командой и пришли на этот катер, чтобы охранять Волгу.
— Левый борт, курсовой двадцать, «юнкерсы», — доложил хриплым от усталости голосом пулеметчик Карпов.
Он сказал это тем спокойным тоном, каким обычно говорят донельзя несчастливые люди, извещая о новой неотвратимой беде. Сказал спокойно, а Загитуллин сразу проснулся, скользнул по небу черными глазками-щелками и тотчас устремил их на воду.
Никитенко вышел из рубки и осмотрелся. Катер плыл уже мимо нефтебазы. Разорванные баки, черные от копоти, уныло торчали на берегу. Еще вчера здесь бушевала огненная река, а сейчас только копоть на баках да черная опаленная земля напоминали об этом.
— Пикируют на Дворец физкультуры, — опять бесстрастно доложил Карпов. Маленький, узкоплечий, он кажется нежным и даже хрупким. Но Никитенко знает, что если будет нужно, Карпов не опустит рук и выполнит любой приказ. Не силой, грубой физической силой, а упрямством, волей своей возьмет этот матрос. Беспредельна она у него.
Мимо пустынного, мертвого берега идет катер. Еще три дня назад стояли здесь пароходы, дебаркадеры, по набережной гуляли люди, а сейчас — никого и ничего. Страшная пустыня, где на каждом шагу смерть и разрушение. Даже вода в Волге за эти дни стала другой. Вся в нефтяных и мазутных островках.
Наконец показались и маленькие мостки, сделанные на том месте, где недавно стоял речной вокзал. На них маячил человек. Плащ-палатка была накинута на его плечи. Человек махал катеру рукой.
Едва катер коснулся бортом мостков, человек прыгнул на его палубу и спросил:
— В мое распоряжение?
Никитенко разглядел две шпалы на петлицах гимнастерки и кивнул. Разумеется, он обязан был доложить о прибытии катера в распоряжение майора, майор был обязан потребовать этого уставного доклада, но оба они так измотаны бессоницей, что даже не подумали об этом.
— Тогда выгружайте, что привезли, — сказал майор, присел на крышу кубрика, навалился плечом на стенку рубки — и захрапел.
Никитенко уже который раз за месяцы войны подумал: «И до чего интересно получается: стрельба кругом, бомбы, снаряды рядом рвутся, а человек спит себе, словно на перине».
Кажется, только пристал катер к мосткам, а вокруг него уже толпятся солдаты, протягивают руки к ящикам с минами. Еще несколько минут — и чиста стала палуба катера, снова поблескивала смазка на стыках железных листов настила.
Никитенко привычно осмотрел катер, подошел к спящему майору, положил руку ему на плечо и тихо сказал:
— Полностью разгрузился.
Майор с усилием приподнял воспаленные и припухшие веки, недоуменно посмотрел на мичмана.
— Разгрузились мы. Теперь куда? — устало спросил Никитенко.
Глядя на разморенного сном майора, мичман вдруг почувствовал, что и сам смертельно хочет спать, что еще минута — и ляжет прямо на палубу.
Майор, видимо, все еще не мог понять, где он, чего от него хотят, и недоуменно таращил сонные глаза на катер, на мичмана. И тут разорвалась бомба. Летчик, целившийся в мостки, промазал, и она, впившись в железнодорожное полотно, взметнула к небу щебень, камни и обломки рельсов. Один такой обломок упал на палубу катера. Майор посмотрел на его зазубренные края — и проснулся.
— Кончили, говоришь? — проворчал он, раскрывая планшет. — Тогда принимай сейчас людей и крой до Петропавловки. Вот сюда. Дойдешь?
Никитенко молча смотрел на точку, в которую упирался палец майора. «Дойдешь?» — звучало в его ушах. Это зависит от того, нужно ли дойти. Разве можно идти, если и команды-то на катере — всего четыре человека? Троих этой ночью пулеметная очередь срезала… Да и живые уже сейчас стоя спят, а тут еще почти трое суток ходу. И чурки в бункере кот наплакал…
— Ну, чего молчишь? — торопил майор.