— Спишь, дьявол, вот за что. Не видишь минного бакена? Ведь ребятишки у нас, понимать надо!
На пылающем лице Загитуллина отчетливо видны белые точки осьпинок.
— Пятнадцать штук, — шепчет Загитуллин.
— Не штук, а детей, — поправляет Никитенко. Он еще ворчит что-то, но руки со штурвала снимает: Загитуллин предельно честен; теперь он любой минный бакен за версту обойдет.
— Есть, не лазить к минным бакенам, — торопливо заверяет рулевой и выводит катер на середину фарватера.
— То-то, — добродушно бубнит Никитенко.
Он не поймет, что творится с ним. Ведь никогда он не робел перед женщинами, а тут почему-то растерялся, даже не представился. Спасибо Наталке, выручила. Или взять этот минный бакен. Все время мимо них ходили, а тут накричал на рулевого, разворчался, как хрыч старый.
— Дети — счастье в доме. Нет детей — нет дома, нет семьи, нет жизни, — словно про себя говорит Загитуллин.
— Философ, — усмехается, Никитенко и тут же невольно думает: «А здорово сказал Иляс: нет детей — нет жизни».
— У тебя, Иляс, их сколько? — потеплевшим голосом спрашивает мичман.
— Три штука, — гордо отвечает рулевой, и Никитенко с удивлением замечает на его скуластом лице нежную улыбку.
— Ну-ну… Ты, значит, стой, а я пойду поговорю с командой.
Никитенко заглядывает в машинное отделение. Там, в полумраке, около грохочущего мотора дремлет моторист Петухов. Мичману жалко будить его, но иначе нельзя, и он свистит, по-мальчишески засунув пальцы в рот. Петухов бросает взгляд на машинный телеграф, потом поворачивается к люку.
— Давай наверх! — кричит Никитенко.
И вот они трое — Никитенко, Петухов и Карпов — сидят на коробках с пулеметными лентами. Петухов распахнул комбинезон и блаженно щурится: хорошо на ветерке!
— На сколько человек сегодня обед готовишь? — спрашивает Никитенко.
Карпов, который сегодня за кока, недоумевающе смотрит на мичмана и вдруг спрашивает:
— Добавить?
— Заново варить, — поправляет его Петухов. — Зажирел у котла, о детях забыл.
— Это я-то зажирел? — возмущается Карпов. — Становись к плите! Нужны мне ваши кастрюли!
Карпов, вспылив, наговорил много неприятного. Его не останавливали, не перебивали: сам Петухов виноват. Да и во многом прав Карпов. Действительно, нет продуктов на катере. Если варить и на ребят, то завтра к вечеру только чай будет. Чай без сахара и хлеба.
— Пока есть продукты — вари на всех. Потом думать будем, — говорит Никитенко. — Согласен, Карпов?
— Не человек я, что ли? — огрызается тот и исподлобья смотрит на командира катера.
— С первым вопросом покончили… Теперь о сне… Чурка в бункере кончается, надо заготовлять… Думаю идти до поленницы, там — остановка и заготовляем чурку до утра. Потом идем день и снова заготовляем. Всей командой заготовляем…
— Без топлива — гроб, — поддакивает Петухов.
— После заготовки чурки, ты, Карпов, подумай о продуктах. С тебя спросим.
— Ясно, что не с бабушки… Рыбу глушить можно?
— Для такого случая разрешаю… Вот и все.
— А насчет сна? — ухмыляется Петухов.
— Сон — дело нужное, — соглашается Никитенко.—
Да когда спать? Женщин попросим обедом заняться, а сами, может, и вздремнем. Не получится — тоже не умрем. Ясно?
Солнце нырнуло за кромку высокого яра. Стало прохладнее. Длинные густые тени легли на реку, которая, устав за день, казалось, прекратила свой бег. Катер-тральщик прижался бортом к берегу и замер, будто погрузился в дрему.
Никитенко вышел из рубки и опустился, почти упал на крышу кубрика. Горело раненое плечо, в ушах стоял нудный, не прекращающийся ни на минуту звон. Но больше всего хотелось спать. Стоя за штурвалом, мичман еще кое-как боролся со сном, а сейчас до физической боли было невыносимо слышать мощный храп Загитуллина, растянувшегося около пулемета, и тихое сонное бормотанье ребятишек, уснувших в кубрике. Вспомнив о детях, Никитенко усмехнулся и не без гордости подумал, что один день прошел благополучно. Ребята, сначала робко, а потом осмелев, разбрелись по катеру, побывали и в рубке, и в машинном отделении. Только надстройка, где стоял пулемет, была для них запретным местом.
А недавно они поели и теперь спят.
— Держи, мичман, — говорит Карпов и протягивает миску.
— Что такое?
— Заправься горючим, — просто и душевно предлагает матрос. — Понимаешь, вытрясли все карманы, мешки — и тюря готова.
Честное слово, окончится война, Андрей придет домой и каждый день сам будет готовить такую тюрю.