— Пилы в порядке? — спрашивает Никитенко, облизывая ложку.
— Петухов уже у поленницы, — отвечает Карпов.
Черная ночь спустилась на землю. Только яркие точки звезд дырявили небо да однообразно ширкала пила. Этот звук раздражал, не давал возможности ни забыться, ни заснуть. Смотрела Анна Павловна на звезды, прислушивалась к звукам пилы, к своим мыслям. А мысли почему-то не о ребятах. Анна Павловна верила, что они будут доставлены в Петропавловку, а если потребуется, то и дальше: очень хорошие матросы на катере. Вот только мичман неприятен ей. И хотя она знала, что он первый предложил отдать детям весь паек, что он, как и вся команда, не спал третьи сутки, что он ранен, — Анна Павловна не могла простить ему грубости тогда, в рубке, и старалась во всех его поступках отыскать какую-то плохую подоплеку. Для нее он по-прежнему был злыднем.
А пила ширкает, ширкает… Анна Павловна закрывает глаза и вдруг, словно наяву, видит моряков. Видит отчетливо, видит так, будто они рядом. По их осунувшимся лицам струится пот; дышат матросы тяжело, прерывисто и пилят, пилят. Вместе с ними и «злыдень».
— Пойдем, поможем? — тихо спрашивает Анна Павловна.
Нине сейчас не хочется даже шевелиться. Она с детства привыкла к тому, что о ней кто-нибудь заботится. Сначала это был папка. Потом — муж. И у того, и другого она жила, постоянно чувствуя поддержку, зная, что ее не дадут в обиду. Когда муж погиб при автомобильной катастрофе, Нина растерялась. Ой, как страшно в этом мире одной! Самой нужно заботиться о еде, одежде, жилье…
Но ее приняли воспитательницей в детский дом. Жить стало значительно легче: она питалась и квартировала вместе с ребятами. Казалось, что страшное позади. И вдруг бомбежка Сталинграда, эвакуация. Нина почувствовала себя песчинкой, которую вихрь может швырнуть куда угодно, и стала искать защиты. И тут, как в милых детских сказках, появились этот катер и матросы. Они такие смелые, сильные, уверенные в себе, и у Нины опять есть за кого спрятаться! Ей кажется, что сейчас, в годы войны, лучшего не найдешь, она всем довольнешенька и поэтому отвечает голосом человека, которому не нужно заботиться ни о сегодняшнем, ни о завтрашнем дне:
Будто без нас не справятся.
Этого Анна Павловна вынести не смогла. Все волнения последних дней, страх за свою жизнь и жизнь детей враз взбунтовались в ней, и она, стараясь сдержать дрожащий голос, заговорила гневно, обличительно:
— Справятся. И без нас справятся!.. Они отдали тебе и свое жилище, и свою еду. Жизнь тебе их нужна? И ее отдадут, если потребуется! А ты что им дала? Улыбнулась, когда обед получала?.. Что ты за человек? Откуда ты пришла к нам в детский дом? Зачем пришла, зачем?
— Помогать…
— Нет, не помогать ты пришла! Ты сама защиты, помощи искала! Тебе страшно стало, боялась, что пропадешь! А где безопаснее? Конечно, рядом с ребятами: их правительство и народ не оставят… Детей ты не любишь, — вдруг спокойно и устало закончила Анна Павловна. — И простых людей не любишь. Только себя.
Все сказанное Анной Павловной — правда. Но ведь это так естественно: каждый человек жить хочет. Непонятно, почему сердится Анна Павловна? Разве она, Нина, мешает жить другим?
Рядом с катером плеснулась крупная рыба. Женщины вздрогнули и невольно покосились на надстройку, где около пулемета темнел силуэт Карпова.
— Ты сама у ребят защиты ищешь, — вздохнув, сказала Анна Павловна.
— Потише, товарищи женщины, — вмешался в разговор Карпов. — Стоим мы в глухом месте, тут, может, фашистский ракетчик притаился, а вы, как цикады, трещите. Тишину соблюдать надо. Гляньте, что там, в верховьях, творится.
И только тут женщины замечают, что на севере по небу вышагивают холодные лучи прожекторов, а само небо искрится. Там хозяйничают самолеты, там бой продолжается даже ночью. И от сознания того, что кругом война, что и сейчас умирают люди, ночь наполняется таинственностью. Даже ширканье пилы становится тревожным. Нина невольно прислоняется плечом к Анне Павловне, и та не отталкивает ее.
Так, молча, прижимаясь друг к другу, просидели минут пять.
— Ой, и дуры мы, — вдруг сказала Анна Павловна. — Нашли время ругаться… Пойдем, поможем?
Вот и поленница. Она — словно стена — отгородила лес от реки. Анна Павловна боязливо покосилась на темные деревья. Нина перехватила ее взгляд и сказала так, чтобы ее расслышали работающие матросы:
— Есть чего бояться! Я — фаталистка.
— Как прикажете это понимать? — спросил Петухов. Его женщины узнали по комбинезону.