— Да помолчи ты! — прикрикнула дородная женщина (судя по всему, она была главной в делегации). — Вы ведь и сами должны знать, какой у него язык, — не то оправдываясь, не то обвиняя, начала она, глядя только на Петухова. — Наговорил семь верст, а что правда — и сам бог не разберет!.. А с продуктами, сами знаете, не густо… Зачем на ветер бросать? Решили проверить, помочь, если правда.
— Все правда, гражданочки, истинная, как на духу! — торжествовал Карпов. — А за продукты, если желаете, можем и заплатить трудовыми…
— Я вот как заплачу тебе со всего плеча, не скоро забудешь! — повысила голос женщина, смерила взглядом матроса и направилась к полянке, где в кругу ребят сидела Анна Павловна.
— Трепло несчастное! — тихо выругался Загитуллин и показал Карпову кулак.
Тот и не пытался оправдываться.
— Промазал, братцы, не учел настройки женского сердца, — сказал он и полез к пулемету.
О чем говорили женщины между собой — моряки не знали, но зато видели, что они даже прослезились, слушая Анну Павловну. А еще через несколько минут и мешок, и корзинки, и битончики были перенесены на катер.
— Теперь живем! — сказал Карпов, растопляя печурку.
Мичман Никитенко, усталый, пропотевший, пришел в полдень. Осмотрев катер, он присел рядом с Анной Павловной и сказал, облизав запекшиеся губы:
— Мины фашисты поставили ночью. Много мин… Вы с ребятами тихонько идите по берегу, а мы на катере проскочим опасное место и тогда заберем вас.
— Хорошо… А далеко идти?
— Километров пять… Мы там дожидаться будем… Да, Нину разбудите сами.
Анне Павловне стыдно, хотя и нет ничего предосудительного в том, что Нина все еще спит. Поэтому будит она ее нетерпеливо, резко. Нина открывает глаза, безмятежно смотрит на Анну Павловну и спрашивает:
— Теперь ты ляжешь?
— Нет, мы с тобой и ребятами пойдем пешком.
— А они?
— Если ты фаталистка, то плыви с ними по минному полю.
Нина молча поправляет перед зеркалом прическу и выходит на берег. Она больше не замечает ни катера, ни моряков, которые готовятся к новому походу.
— Что это? — спрашивает Никитенко, держа в руке сверток.
— Не знаю, товарищ мичман, — краснеет Загитуллин.
— Вахтенный все должен знать, — замечает командир и развертывает бумагу. В ней — брюки, фланелевка и другие вещи, которые предназначались для обмена. — Карпов? Это откуда?
— Наше, товарищ мичман… Бабы, то есть женщины, товарищ мичман, подбросили!.. Я еще тогда по глазам их понял, что не случайно они все это с собой захватили!..
— Разговорчики!.. Что ж, вторично не понесем… По местам стоять, со швартовых сниматься.
Катер отошел от берега, развернулся и ринулся вниз по реке. Вода послушно расступалась перед его острым носом, неслась за кормой рядами белопенных волн. С берега, где шли ребята и воспитательницы, катер казался маленьким, хрупким. И тем удивительнее было то спокойствие, с каким моряки выполняли свой долг. Анна Павловна видела, как невозмутимо стоял на своем посту Карпов, как мичман беспечно сидел перед рубкой. Словно не над минами проносился катер, словно не смерть протягивала к нему из-под воды свои холодные щупальцы.
И невольно вспомнились рассуждения Нины о фатализме. Фаталисты ли моряки? Конечно, нет. Анна Павловна верила, знала, что другая сила ведет их по минному полю. Имя ее — долг гражданина и воина.
Тропинка свернула в лес, и катера не стало видно. Что с ним? Проскочил ли он минное поле? Хотелось ускорить шаги, хотелось бежать, но рядом шли дети. Они не знали ничего об опасности, угрожавшей катеру, они пока еще не устали и залезали в кусты, пытаясь отыскать гнезда птиц, взмывающих из-под самых ног, и смеялись только оттого, что были детьми.
— Анна Павловна, а что мы будем делать, если катер погибнет? Как мы тогда доберемся до Петропавловки? — спросила Нина, догнав Анну Павловну.
Анна Павловна и сама уже думала об этом. Но в словах Нины звучало полное безразличие к судьбе катера и людей. И поэтому она резко повернулась к Нине и зло прошипела:
— Если бы не ребята, я бы глаза тебе выцарапала!
Нина испуганно отшатнулась. Но только испуг, а не раскаяние увидела Анна Павловна в ее глазах. Значит, Нина опять не поняла, что так рассердило Анну Павловну.
Молча прошли с километр. И тут Анна Павловна не выдержала. Она больше не могла идти здесь, в прохладной тени, больше не могла ожидать, — а не заглушит ли могучий взрыв мины птичьи голоса? Анна Павловна подошла к Нине, которая плелась последней, и сказала, стараясь казаться спокойной: