С чего начать? Калугин закончил так: «Потом я пошел на фронт».
Это было в 1941 году. Небо в те дни казалось вот-вот брызнет кровью, таким багровым оно было от многих пожаров, что с земли накаляли его сутками. С обломленными ветвями, расщепленные, будто жеванные стальными зубами, стоят деревья на берегу речушки. На карте она обозначена голубым волоском без названия, а в жизни — мутный ручьишко, спрятавшийся в трещину с обрывистыми берегами.
Здесь, на берегу этой речки-ручья, вторые сутки держит оборону наш батальон морской пехоты. Вернее, не батальон, а то, что от него осталось: сорок пять матросов и старшин и я — единственный из уцелевших пока командиров. Нас сорок шесть, но по молчаливому уговору мы решили стоять здесь сколько сможем; нам кажется, что мы последний заслон на пути фашистов, к Ленинграду, и этим все сказано.
Помню, мы пришли сюда ночью и сразу, даже без короткого перекура, стали готовиться к бою: рыть окопы, выбирать ориентиры, распределять секторы ведения огня.
И еще помнится, на востоке уже начали светлеть облака, а окопа еще не было. Вместо него — сорок шесть ячеек. Лишь с колена можно стрелять из них, так, они мелки.
А немцы, как обычно, полезут с шести часов, эту их особенность мы уже хорошо усвоили. Значит, в нашем распоряжении около двух часов тишины. Надо бы подналечь, поднавалиться, но сил нет: позавчера и вчера были бои, потом ночные переходы на новые позиции; почти трое суток без сна, без горячей пищи, на случайных сухарях.
Но мы все же вгрызаемся в каменистую землю, из последних сил. Нам приказано здесь удерживать немцев целый день, только с наступлением ночи мы имеем право отойти. И будет только так, ни минутой раньше не тронемся с места.
Кроме того, нам надоело отступать, хотя нас и мало, но в душе каждый из нас таит надежду, что может не этой речушке и будет наконец-то остановлен враг.
Рядом со мною рыл ячейку Александр Калугин. Я нарочно так распорядился: он самый молодой из нас, я мало верю в него.
Калугин упорно долбит лопатой землю, хотя видно, что он с минуты на минуту может в изнеможении грохнуться на землю. И после этого не скоро встанет.
Чтобы подбодрить его, говорю глупость. Вернее, я потом понял, что это глупость:
— Оборона, Калугин, дело важное. Зароемся в землю — и смерть не страшна…
— А я и не боюсь.
В его голосе не было ни страха, ни растерянности. Ответил человек, уставший — дальше некуда.
Еще помнится, мне стало неловко за то, что я сказал глупость…
А потом, ровно в шесть, немцы сначала, как это уже было не раз, засыпали наши ячейки минами, снарядами. Им должно быть казалось, что мы все убиты, срезаны под корень и расщеплены, как деревья, и они пошли в атаку. Мы подпустили их метров на двести и враз ударили из пулеметов, автоматов и винтовок. Сорок шесть человек стреляли, веря в свою победу, и поэтому — метко.
Тогда, откатившись, немцы бросили на нас семерку бомбардировщиков. Эти прекрасно знали наше вооружение и поэтому шли так низко, что мы видели, как каждая черная бомба отделялась от самолета.
И еще самолеты торопливо и злобно тявкали из пушек, пулеметными очередями срезали брустверы наших ячеек. Добавьте к этому, что взрывы бомб вздыбили землю и воду, и тогда представите, как «весело» нам было. Солнце казалось мутно-красной тарелкой.
У нас появились раненые. Были и убитые.
Одним из первых ранило Калугина: осколок впился в левую руку. Я перевязал Калугина и разрешил:
— Отходи, пробирайся к тылам.
Но он никуда не ушел, остался с нами.
Весь день немцы лезли на нас. Последнюю их атаку мы отбивали гранатами, ножами, прикладами. Отбили.
Потом шли всю короткую ночь. Шли, чтобы соединиться со своими. Теперь нас было только четырнадцать. С нами шел и Калугин.
За сорок первым подкрался сорок второй год. Он тоже был дьявольски трудным для нас: немцы вышли к Сталинграду, ворвались на его улицы. Чтобы хоть немного ослабить напор врага, наше командование решило донимать их воздушными десантами. В десантники, как особое поощрение, брали только лучших. Мы рекомендовали Александра Калугина.
После выполнения задания он вернулся к нам с орденом Красной Звезды.
— За что наградили? — конечно, спросили мы.
Он ответил очень уклончиво:
— В Наградном все обсказано.
Командовал тем воздушным десантом, с которым уходил Александр, старший лейтенант Белоцерковский. И вот что я от него узнал.
Оказывается, Калугину было приказано взорвать мост и после этого заминировать дорогу, по которой к Сталинграду шли немецкие резервы.