За спиной Губенко рвались гранаты, звучали злые автоматные очереди. Они ближе, ближе…
Вдруг над одним из валунов, что лежали на мысочке, приподнялся Лобанов. С лицом, залитым кровью, он несколько секунд стоял, покачиваясь, потом упал, срезанный пулей. К его телу бросились два фашиста. Они думали, что моряк мертв, и начали топтать его тело. Вот тогда Лобанов и встал неожиданно, взмахнул ножом… Но уже мало силы было у старшины: нож выпал из ослабевших пальцев. Один из немцев вскинул автомат и выстрелил. Лобанов зашатался, колени у него подогнулись, и он рухнул на камни.
И сейчас лежит он там, у самой воды…
Все это видел Губенко — и стерпел, выполняя приказ старшины.
Выстрел по Лобанову был последним. Потом Губенко слышал, как фашисты перекликались, осматривая островок, о чем-то спорили, собравшись, видимо, у подвала.
Скоро в бухточку вошел катер, на него село около двадцати солдат, и он отошел от берега. Если бы не часовой, обосновавшийся на мысочке около трупа старшины, и не звуки губной гармошки, невыносимые, как зубная боль, можно было бы подумать, что немцы ушли с островка.
А солнце еще высоко. Кончится ли этот день?
Онемела нога. Повернуться бы хоть чуточку. Или закурить… Нельзя: вдруг заметят?.. А мысли бегут, бегут… Не мысли, а клочки какие-то. Только что заново пережил свое знакомство с Зурабом, а мысли уже перенеслись в родной колхоз. Вот он, Губенко, стоит, навалившись спиной на толстый ствол осокоря. Рядом — Нюся. Она заглядывает ему в глаза и шепчет, хотя близко никого нет:
— Не обманешь, Митя? Приедешь?
Не обманет, Нюся, тебя твой любимый. А если и не придет, то не его вина…
Думы невеселые, но чистые. И только одна гаденькая. Она появилась неожиданно и прошептала: «Не шевелись, не подавай признаков жизни. Корабли и без твоей помощи проскочат, а ты жить будешь, домой вернешься!». Появилась, прошептала и исчезла. Исчезла гадкая мысль, а Губенко еще долго злился на себя за минутную слабость.
Ночь незаметно спустилась на землю. Так темно, что даже не видно часового на мысочке. Но фашисты тут: все еще плачут губные гармошки.
Губенко устал от переживаний, у него теперь одна мысль: только заметили бы корабли луч фонаря.
Вдруг в мерный рокот волн вплелся новый звук. Он все ближе, мощнее. Вот уже не слышно моря, его жалобы потонули в гневном реве авиационных моторов. Губенко догадался: советские самолеты идут обрабатывать цели. С минуты на минуту должны появиться и родные корабли…
Наконец Губенко увидел в море ярко мигающую звездочку и включил свой фонарь. Не прошло минуты — что-то крикнул часовой на мысочке, и пули высекли искры из гранита около самой щели. Губенко понял, что его убежище обнаружено и жить ему осталось считанные минуты. Мозг работал лихорадочно: что делать? Ждать здесь? Возьмут как барсука в норе…
Губенко, еще раз посмотрев на фонарь и проверив направление луча, поднялся, напрягся — и камни скатились с его широкой спины.
Все ли корабли найдут, заметят тонкий луч света?
А фашисты уже окружают, надеются взять живьем… Они переговариваются совсем рядом…
Губенко выхватил из кармана бутылку с зажигательной смесью и разбил ее о камень. Мгновенно вспыхнули обломки ящиков и бочек, которые еще утром принесли сюда, и красное пламя, казалось, прильнуло грудью к камням.
На багровом фоне Губенко стал отчётливо виден. Фашисты поняли, что сдаваться он не собирается; отрывисто прозвучал выстрел немецкой винтовки. Губенко взмахнул автоматом, будто погрозил, и упал в огонь. Языки пламени еще робко бегали по рукаву его черного бушлата, а с моря на островок уже надвигалась громада корабля. Еще мгновение, и она пронеслась дальше. Длинноствольные корабельные пушки были нацелены в ночь.
За первым кораблем мелькнули второй, третий. Казалось, их манило, влекло к себе это жаркое пламя, возникшее на голых, холодных валунах.
Прошли годы. Как памятник, стоит на том островке высокая белая башня. Днем за много миль видят ее моряки. А ночью яркий сноп света бьет из-под ее купола, помогая кораблям найти кратчайший и безопасный путь. Старые моряки называют этот островок Маяком Победы.
УЛИЦА — ЕГО ИМЕНИ
На перекрестке улиц прощаются двое.
— Запомнил адрес? — спрашивает она.
— Дом и квартиру врезал в память. Еще раз улицу повтори.
Бушмакинская. Вот эта самая, на углу которой стоим.
Они еще раз улыбаются друг другу и смешиваются с людским потоком.
Не знаю, о чем они думали, расставшись. Может быть, он твердил название улицы — Бушмакинская. А вот знал ли он, знала ли она, почему эта улица так названа? Вернее — улицей Героя Советского Союза Бушмакина.