Кто он такой, этот Герой Советского Союза Алексей Петрович Бушмакин, чье имя присвоено одной из улиц молодой Перми?
Солнце, спустившееся почти к самым вершинам пологих холмов, кажется облитым кровью и еле видно сквозь тучи дыма и пыли: заканчивается еще один день Курской битвы.
Уже несколько дней грохочет эта битва. Здесь, на сравнительно узком участке фронта, фашисты бросили в бой лучшие дивизии автоматчиков, здесь тысячи их танков рвали гусеницами иссушенную солнцем и взрывами землю, здесь тысячи их самолетов почти непрерывно выли в небе, с которого дым горящих деревень и едкая пыль согнали голубизну.
Много, чудовищно много фашистских сил было брошено в бой, но советские солдаты выстояли! И даже сами перешли в наступление, вспоров танковыми клиньями вражеский фронт.
Острием одного из таких клиньев был батальон майора Бушмакина. Майору около тридцати лет, а выглядел он значительно старше. Такое впечатление создавали и его плотное тело, и неторопливые движения, и даже медленная речь. Будто через силу бросал он редкие слова.
Но особенно запомнились его лицо и глаза. Лицо — исчерченное полосками пыли, которая потемнела там, где еще недавно стекали струйки пота, скопилась в упрямых складках у рта. Словно шрамы легли эти полоски пыли на лицо майора и сделали его строже и старше.
А ввалившиеся и покрасневшие от бессонницы глаза смотрели на поле боя спокойно и вроде бы — даже равнодушно. Будто майора нисколечко не волновали ни разрывы снарядов, вспыхивающие рядом с танком, ни самолет, падающий на танк в отвесном пике.
Иными словами — посмотришь на лицо Бушмакина, заглянешь в его глаза и сразу поймешь, что ничего не ново для майора на поле боя, что он прекрасно знает, куда и зачем ведет свой танковый батальон.
Однако майор видел все — и разбитые обгоревшие вражеские танки, и орудие, которое подмял под себя соседний танк, и змеи вражеских окопов, и порванную, искромсанную колючую проволоку, и трупы, трупы в серовато-зеленых мундирах ненавистной фашистской армии. Особенно же внимательно он следил за теми фашистами, которые еще были живы. Вот из-за разбитого снарядом «фердинанда» сверкнул орудийный выстрел. На мгновение сверкнул, а майор уже кричит в микрофон:
— Нефедов! «Фердинанд» левее тебя — видишь! За ним — орудие!
А еще через минуту:
— Вотинов! Вотинов! Обходи этот дот, обходи! Полный вперед, а с дотом пехота разберется!
И танки Вотинова, задержавшиеся было перед амбразурами дота, круто сворачивают влево, обходят и отсекают от этой крепости фашистскую пехоту, косят ее пулеметными очередями, давят гусеницами.
Танк непрерывно содрогается от выстрелов своей пушки, его подбрасывает на буграх и рытвинах, он проваливается, вернее — ныряет временами в воронки от бомб и снарядов, по его броне барабанят пули и осколки, но он несется к чуть голубеющему впереди ручейку. Только это не ручеек, а речка Орс. Бушмакин понимает, что ее нужно форсировать сейчас, немедленно, пока фашисты еще не опомнились, пока не оттянули сюда танки и пушки.
Это важное решение. Оно принято сейчас, в разгаре боя. Однако майор не спешит сообщить о нем подчиненным: он знает, что они пойдут за командирской машиной куда угодно. А тратить время на переговоры, тратить сейчас, в бою — преступление. Вообще Бушмакин убежден, что слово должно произноситься лишь тогда, когда без него нельзя обойтись.
Вот танк Бушмакина на долю секунды замер на берегу речки. В узкую смотровую щель майор видит, что именно здесь в воду уходит наезженная колея. Значит, выскочили точно к броду.
— Вперед!
Танк с небольшого обрыва плюхнулся в речку, вода вздыбилась у его лобовой брони, запенилась у гусениц. Вода серая, грязная от поднятого со дна ила.
Большая медведица распласталась на черном небе и чуть мерцает зеленоватыми звездами. На западе временами по небу пробегают розоватые отблески: фашисты жгут какие-то русские деревни. Там сейчас стоны, крики, детский плач. А здесь тихо. Только временами прокричит какая-то ночная птица да всхрапнет или простонет во сне танкист, разметавшийся на земле рядом со своей машиной.
Танки Бушмакина темными громадами застыли в лощине, поросшей мелким кустарником. Сейчас темно; кустарник кажется густым и плотным, хотя на самом деле это голые расщепленные прутики. Все прочее за дни боев сорвали пули и осколки.