Считаю, что майор Бушмакин Алексей Петрович достоин награждения орденом Богдана Хмельницкого».
И расписался: «Командир 16 гвардейской механизированной Львовской Краснознаменной бригады…».
Подписал Наградной лист, еще раз прочел все написанное, остался доволен и спросил у заместителя:
— Как думаешь, что сейчас Петрович делает: спит или опять по танкам лазит, слабину выбирает?
— Спит. Как убитый, спит, — убежденно ответил заместитель и пояснил, словно оправдывая Бушмакина: — Такой рейд по вражеским тылам хоть кого, будь он даже трижды железный, вымотает.
А Бушмакин не спал. И по танкам не лазил, отыскивая то, чего не заметили экипажи. Он мучительно думал как ответить сыну на письмо, которое пришло еще до рейда. В нем сын прямо спрашивал: «…и еще напиши, за что тебе дали ордена. Всем отцы подробно описывают, один ты молчишь…».
Большая детская обида кроется в этих словах. Парнишка гордится отцом, хочет поделиться своей гордостью с товарищами, а что расскажешь, если в самом конце письма, да и то не всегда находишь будто мелочную приписку: «…а недавно мне вручили орден». Парню этого мало: ему надо знать, какой орден, за что и даже кто вручал.
И на лист бумаги ложатся строчки: «Что тебе сказать о подвигах, за которые мне дали ордена? Солдату легче, сынок: он взял «языка», ну и получил награду. Вот об этом и рассказывает. А мне говорить так конкретно нет возможности: я — командир, сам за «языками» не хожу. Даже из пушки стрелять не приходится, значит, не могу написать тебе и того, что это я метким выстрелом подбил вражеский танк или дот разворотил. У меня другие обязанности. Одно знай, сынок: твой отец верно служит Родине и все ордена его — заслуженные. Это тебе любой из нашей части подтвердит».
Солдатское письмо-треугольник повезли в Пермь медленные поезда. И привезли. А вот рассказов сослуживцев они не доставили. И жаль: из них дети Алексея Петровича узнали бы и о том, что их отец еще осенью 1941 года самовольно ходил за «языком», за что он от командира бригады получил сначала нагоняй, а чуть попозже — и медаль; не догадывались дети и о том, что их отец сам и не раз стрелял из пушки танка, что на его личном счету пять уничтоженных пулеметных точек врага, три танка и более десятка автомашин. Ничего этого и много другого не знали дети Бушмакина в то время.
Январь 1945 года. Разгар зимы. Но как эта немецкая зима не похожа на русскую! Дома, на Урале, сейчас потрескивают от мороза деревья, дым свечой поднимается из труб к побелевшему небу, снег хрустит под ногами. Красотища!
А здесь… Здесь тоже снег. Сероватый и влажный. Прошли по нему несколько человек — готова черная тропинка, под ногами чавкает грязь.
И река не замерзла. Вода кажется смолисто-черной в белой окантовке берегов, на которых лежит нетронутый снег. Этот снег никто не топчет: по реке проходит фронт, только высунься к берегу — сразу разрежет очередь или накроет минометный залп. Наш или фашистский. Но обязательно накроет.
За четыре года войны много разных рек бывало на пути батальона Бушмакина. И широких, и узких. Глубоких и таких мелких, что переходили, не зачерпнув воды за голенища сапог. Но эта река особенная. Называется она — Одер.
Дошли советские солдаты до Германии! От берегов Волги дошли!
Стоит форсировать Одер и перед тобой дорога на Берлин, в ту самую берлогу, где прячутся фашистские главари. Ворваться туда, сокрушить фашизм — и будут завоеваны мир, труд, о которых так стосковались солдатские сердца.
Только трудно форсировать Одер: весь его левый берег доты, дзоты, волчьи ямы, минные поля и окопы, окопы и колючая проволока на рядах кольев и просто спиралью валяющаяся на берегу. Кроме того, фашисты пристреляли не только каждый метр реки, но и все подходы к ней.
Уже пятый день лежит майор Бушмакин в окопе на правом берегу Одера, изучает вражескую оборону. Только начнет рассветать — он вползает в окопчик и находится в нем, пока день не отступит, пока темнота не скроет противоположный берег. Все высматривает, наносит на карту.
Лежать холодно, от долгой неподвижности тело немеет так, что вечером первые шаги сделать очень трудно и даже больно, но Бушмакин никому не доверяет наблюдения: вести батальон на приступ придется ему, а не какому-то дяде.
Пять дней отыскивал майор Бушмакин свой путь через Одер. Широка и глубока река, ее по дну не пройдешь, как Орс и Нугрь.
Пехота — та на лодках и бревнах переправится, а ему с танками как быть? Ждать, пока саперы наведут переправу?