А ведь если посмотришь на нашего командира, то человек не очень сильный. И во внешности нет ничего героического. Самое обыкновенное лицо, глаза серые, а над ними — выгоревшие брови. Словом, как говорят некоторые, русское лицо у него было. Тысячи людей с таким лицом ходят по улицам любого города.
Вот и весь рассказ о нашем командире. Разве лишь одно добавить следует: выписался он из госпиталя, и опять мы вместе служить стали. Но уже в Волжской военной флотилии. И звание ему новое дали — капитан третьего ранга.
На Волге, после разгрома немцев под Сталинградом, наш командир, капитан третьего ранга Лысенко, награжден орденом Ленина..
Вот какой у нас командир был.
ОРДНУНГ!
Каждую ночь небо, если оно не затянуто тучами, утыкано звездами. Яркими и потускнев, горящими ровно, как огни маяков, и мерцающими словно в ознобе. Многие звезды, как люди, имеют имена, их место абсолютно точно обозначено на звездном глобусе, чтобы помогать мореплавателям. Не все жители земли знают звезды поименно, для большинства они лишь холодные блестки, украшающие небо. Но вряд ли в Северном полушарии есть человек, который не смог бы разыскать в звездной россыпи одну, только одну необходимую ему звезду — Полярную.
У каждого человека было время, когда он смотрел на нее с восторгом или с грустью: раз он знает ее, значит, всегда безошибочно найдет правильный путь. Кроме того, Полярная звезда для юноши являлась и свидетельством того, что он уже начал познавать не только земные дела, но и Вселенную. Знаешь Полярную звезду — это многообещающая заявка, это признак того, что ты становишься настоящим взрослым человеком.
К ней, к Полярной звезде, невольно тянутся и взгляды людей, оказавшихся далеко от дома. Сгробастала тоска человека, стиснула его глотку холодными лапищами, невмоготу ему — вот и ищет он на темном небе яркую точку, находит и смотрит на нее. Смотрит на звезду, а видит вроде бы родной дом, вроде бы слышит голоса близких сердцу людей. И невольно в голову лезет: «Может, и мои сейчас смотрят на нее? Если так, то мы будто в глаза друг другу взглянули».
На Полярную звезду смотрел и Фридрих Сазонов — в недавнем прошлом красноармеец, а теперь военнопленный без имени и фамилии. Все заменил номер 5248. Он, этот номер, вбит в каждую клеточку мозга, пульсирует в крови, не давая ни на минуту забыть, что еще недавно ты был человеком и даже имел права, которые почему-то не ценил.
Права человека… Они так переплелись с жизненной необходимостью, что без них, казалось, и жить нельзя, казалось, все эти права не дарованы тебе Советской властью, а продиктованы самой жизнью. Не будет этих прав — вся жизнь колесом пойдет.
Но теперь, пробыв три месяца в плену, Фридрих Сазонов по-новому взглянул на те самые права, от которых раньше отмахивался. Человек имеет право! А что имеет он, хефтлинг номер 5248? Ничего, никаких прав он не имеет. Он — вещь, которую хозяин в любую минуту может изрубить топором, сжечь на медленном огне, утопить в чашке воды…
Право на образование… Об этом праве ему настойчиво твердили в школе. Он ухмылялся и еле переползал из класса в класс, пока прочно не осел в восьмом. Его тянули изо всех сил, чтобы он использовал свое право на образование — прикрепляли к нему сильнейших учеников, прорабатывали на собраниях, сто раз брали честное слово, отец дома о его спину измочалил не один поясной ремень, — не помогло. Тогда отец, отшвырнув ремень, сказал:
— Умываю руки! Из балбеса человека сам бог не сделает!
Отец… Тогда Фридрих вроде бы даже презирал его. Тогда он не понимал, что революция и гражданская война так напугали отца, что тот в последующие годы боялся всего и всех. Да и откуда было знать Фридриху, что отец, к сорока годам дослужившийся при царе до делопроизводителя, считал это своим жизненным потолком и больше смерти боялся крушения достигнутого благополучия? Отсюда и постоянная поспешность отца: объявили о подписке на заем — он старается подписаться одним из первых и лишь настолько, насколько предложено; отчисляют все по рублю на укрепление Осоавиахима — отец толком даже не знает, что за штука Осоавиахим, чем он отличается от МОПРа, куда он уже внес деньги, (да и рубль жалко), однако примерный патриот Иван Модестович Сазонов (хотя в душе и плачет) на людях улыбается и вроде бы даже с радостью выкладывает рублевую бумажку — самую мятую, засаленную многими руками и даже надорванную: в магазине такую продавец еще и вернет, а здесь примут!
Дома отец любил философствовать: