- Там была ещё коляска, - припомнил Север. А картина и впрямь хороша! Пусть у Папаши не слишком удались контура - техника исполнения не главное. Да, есть люди, которые нарисовали бы лучше (некоторых Север регулярно видит в зеркале), но... атмосфера.
Всего одно слово.
Там была атмосфера.
Погрузившись в свои мысли, молодой человек не заметил, как окаменели скулы его спутницы, какими большими и беспомощными сделались её глаза. Только обнаружив, что они уже пару минут идут в молчании, он хлопнул себя раскрытой ладонью по лбу и пробормотал:
- Лучше бы мне было держать язык за зубами.
- Вы не виноваты, - в уголке рта дрожала улыбка. Или только показалось? - Мне всё ещё трудно об этом говорить. Коляска там была, вы правы... но ею так и не воспользовались. Как только мы узнали, что у нас будет ребёнок, то на радостях накупили всё, что только возможно: пелёнки, ползунки, это проклятую коляску... А через два месяца у меня случился выкидыш.
- Простите... - пробормотал Север.
Она как будто не слышала. На носу, похожем на белеющий в лазурном море залитой солнцем Москвы парус, собирались бисеринки пота.
- Мы горевали так, что не узнавали и шарахались друг от друга, встречаясь поздним вечером в коридоре. И сгоряча, на эмоциях, решили, что нет иного выхода, кроме как расстаться. Мне было тридцать шесть, ему - за сорок... Уже далеко не подростки. Обоим нужно было сломя голову бежать и строить семью, скорее заводить детей, и что же поделать, если первая попытка кончилась неудачей? Я считала, что нужно приложить больше усилий. Не знаю, что думал он, но я всерьёз полагала, что если попробовать в другой раз с другим мужчиной, то всё получится.
- С тех пор вы...
- Нет-нет, мы виделись! Раз в два года или около того. Встречались, чтобы выпить чаю, делились новостями. У него никого не было, я тоже была одна. В конце концов он предложил попробовать начать всё сначала. А я... нельзя сказать, что у меня ещё была надежда кого-то встретить, и я всё ещё любила Виктора, но...мне не нравилось, что он живёт прошлым. Столько разговоров о тех двух годах, когда мы были по-настоящему счастливы. Мне кажется, он даже не пытался кого-то искать - любил меня, как мальчишка! Я догадывалась, что рано или поздно такое предложение поступит.
- И вы отказали?
- Да. Я колебалась, но ответила отказом, упрямая старая дура. Я думала, что он ещё не раз позвонит или позовёт на встречу...
- Да, - протянул Север, вновь забывшись. - Этот дед - большой упрямец. Иногда мне казалось, что он готов укусить себя за руку, когда всё шло не так, как нужно.
- Но звонков больше не было. Я ждала, что Виктор нагрянет в гости, как раньше, внезапно, притащив ворох цветов, - я как раз переехала и, конечно, сказала ему в телефонном разговоре, где теперь живу, - но он так и не пришёл. Я ничего не слышала о нём до... до сего момента.
Большие, влажные глаза изучали Севера.
- Как он нарисовал эту картину? Я поверила вам сразу: это он. Настолько точным посторонний человек быть не может. Я вышла утром, чтобы отнести книги в библиотеку и уронила их себе на ногу. До сих пор, вон, хромаю.
Дмитрий помог Анне перешагнуть лужу - последствия вчерашнего дождя - и с удовольствием сказал:
- Вы не узнаете своего бывшего мужа. Он теперь уличный художник. Никогда бы не поверил, что человек способен так меняться...
Он вдруг остановился, растерянно ухмыляясь. Человеческий поток на миг застыл, а потом, недовольно бурля, принялся обтекать его с обеих сторон.
- Что такое? - спросила Анна. По инерции она прошла ещё несколько шагов и теперь стояла напротив кулинарии. Дверь то и дело хлопала, выпуская новую порцию соблазнительных запахов. Играла музыка. Джазовые переборы клавиш, казалось, распахивали внутри тебя крошечные дверцы, из которых, обоняя ароматы большого мира, высовывались настороженные носы.
- Ведь это вы его изменили, - повысив голос, чтобы перекричать музыку, сказал Север. - И - до меня ведь только что дошло - он, в свою очередь, каким-то образом сумел изменить одного упрямца. Вон, видите этот дом? Поднимайтесь на четвёртый этаж. Номер квартиры я не знаю, но после лифта вам направо. А мне нужно кое о чём поразмыслить. Передавайте от меня привет и... уговорите его не бросать улицы. Стен хватит на всех, а Москва будет скучать без хороших художников.
- Я прекрасно знаю этот дом, молодой человек, - строго сказала Анна. - Мой муж живёт там почти всю свою жизнь. Я всё ещё не могу поверить в россказни относительно его художественного таланта. Зная Виктора, могу заявить, что это... это абсурд.
Она улыбнулась, превратив угловатое громоздкое слово во что-то мягкое и пушистое. Словно говорила: "Я не обвиняю вас во лжи. В это просто невозможно поверить". Легко представить, как эта улыбка вила из склочного старика верёвки.
- Нужно всё проверить самой. Все лужи уже позади, так что здесь вы можете меня оставить. Кто бы вы ни были, каково бы ни было ваше участие в судьбе Виктора - спасибо.
Они разошлись, не оборачиваясь, как два дуэлянта, считая вместо шагов переулки и канализационные люки. И умытая столица, урча автомобильными моторами, прижимала их к своей груди, как большой добрый кот любимую игрушку, а сама тёплым комком, солнечным зайчиком устроилась на груди старика, возлежавшего на заплесневелом белье.
Скоро он проснётся, не сразу осознав, что разбудил его звонок в дверь. И в распахнутые глаза, алчущие, как пустыня после многомесячной засухи, забывшей, что такое дождь, синевой вольются первые краски.
<p>
Конец</p>
<p>
</p>
<p>
</p>