Ангелина вдруг устала, резко, очень. Она поняла, что перестала чувствовать даже боль. И винить некого, кроме самой себя, ведь она сознательно выбрала эту жизнь! Кто знает, как всё сложилось бы, не передумай она тогда, тридцать лет назад, разводиться! Или ушла бы тогда, когда появилась Карина. Но она осталась, и получила то, что заслужила.
Однако выход есть всегда, и решение принято. Пора разорвать этот порочный круг, освободиться. Но при жизни Борис ей свободы не даст, не отпустит её. Это странно, но он действительно по-своему любит её, остаётся всё таким же внимательным, добрым, заботливым, помнит все памятные даты, дарит цветы и драгоценности. А ей, Ангелине, нужна свобода. Она устала.
Всё же она подразумевала такой исход, потому полгода назад записалась на лечение к неврологу, якобы, от бессонницы, и методично копила некоторые рецептурные препараты.
Ангелина налила в стакан воды, ещё раз посмотрела в окно на апрельскую улицу, высыпала в горсть все свои «накопления»...
- Извини, Боря, по-другому никак. Я хочу на свободу, а ты меня не отпускаешь. Записки не будет. Люблю тебя.
Борис с утра места себе не находил, но сам не мог понять, почему. Он был уверен, что нужно позвонить Лине, хотя утром они расстались прекрасно, и выглядела жена превосходно, впрочем, как всегда. Совещание закончилось в половине первого, и Борис позвонил, однако, безрезультатно. Он набирал номер Лины беспрестанно, а когда начался обед, сразу сорвался домой.
Вошёл в квартиру и, ещё снимая обувь, громко позвал:
- Лина! Почему не встречаешь меня? Ты ведь дома, я знаю!
Лина всегда встречала его у двери и сама смеялась, сравнивая себя то с кошкой, то с собакой, встречающими хозяина.
Жена спала, но почему-то на диване в гостиной. Она никогда не засыпала у телевизора, да телевизор и не был включён сейчас.
Борису вдруг стало страшно, холодная рука сжала сердце, а потом наоборот, бросило в жар, в груди стало как-то тесно, трудно дышать.
- Лина...Лина! - он тряс её за плечи, проверял пульс, но краем сознания понимал, что усилия напрасны. Она не посмотрит больше на него, не улыбнётся, не обнимет. Не пошутит о кошке или собаке. У них не было ни кошки, ни собаки. У него, Бориса, аллергия.
Он вызвал скорую, открыл входные двери, чтобы не покидать больше Лину, и опустился на колени у изголовья дивана, прислонившись щекой к волосам жены. Пальто только забыл снять, но так и не вспомнил.
Она была лёгкой, бестелесной, и ей это очень нравилось. Смотрела сверху, как Борис пытается вернуть к жизни её оболочку, удивлялась. Видела, как он звонил, а потом сел рядом с диваном на пол, забыв снять пальто. Потом приехала скорая, вошли фельдшер и медсестра. Проверили пульс у её оболочки, а потом почему-то уложили на пол Бориса и пытались запустить его сердце. Он так и оставался в пальто.
Потом фельдшер вызвал полицию, и Ангелина слышала слова:
- Мужчина, пятьдесят пять лет. Предварительно обширный инфаркт. Женщина, пятьдесят пять лет, причина неизвестна.
А потом она увидела его, своего Борю, тут же, наверху. Они смотрели друг на друга, и он улыбался так, будто рад её видеть.
- Ты и здесь не дашь мне покоя, Боря?
- Конечно, нет. Я же ещё тогда, тридцать лет назад, сказал, что не смогу без тебя. Мужу верить надо.
- Тебе-то? Верить? Самому не смешно?
- Да, верить, Лина! Да, не во всём, но в самых важных вещах. Я всегда буду с тобой.
- Учти, меня в рай не пустят, Боря. Сам понимаешь, почему.
- А меня, думаешь, пустят, Лина?
Он смотрел на неё, продолжая улыбаться так, будто очень рад её видеть.
Конец