Люди, ждавшие в вестибюле, рвались сюда, к мистеру Аилавади и его заместителям, чтобы получить разрешение на приобретение участка, выписать стройматериалы, решить спор с субподрядчиком или добиться дополнительных капиталовложений. Я ничего не просил и не выбивал, и в усталых глазах мистера Аилавади промелькнуло нечто вроде приятного удивления: он выступал в необычной для себя роли.
— Да, конечно, и жилищное строительство входит в нашу компетенцию. Сделайте милость, взгляните на эти цифры.
Тонкие пальцы моего собеседника, украшенные перстнями, заскользили по таблице, услужливо поднесенной ему помощником. Я узнал, что площадь Союзной территории Дели — 1485 квадратных километров, 466 из которых приходится на собственно город. Что население всей территории достигает 6 миллионов, а в городе живет 5,3 миллиона человек. Что в 1962 году, когда составлялся генеральный план развития города, предполагался его рост к 1982 году лишь до 4,5 миллиона. Что пришлось поэтому на ходу переделывать план. Что с тех пор ДиДиЭй построил 47 жилых массивов.
— И сейчас мы продолжаем создавать такие массивы, — сказал мистер Аилавади, протягивая мне две фотографии. — Строим из расчета 21 квадратный метр на семью. Это немного, если учесть, что семьи у нас еще довольно большие, но по-другому пока нельзя: люди не осилят выплату, какой бы долгой ни была рассрочка. Ведь месячный доход 60 процентов делийцев не превышает 600 рупий. Видите, какая перемена произошла в жизни этих людей?
Один из снимков запечатлел рваную, грязную палатку с выглядывавшими сквозь прорехи детьми, другой — аккуратный типовой трехэтажный дом.
— Это ведь несравнимо? — спросил мистер Аилавади. И сам же ответил:
— Конечно несравнимо. За последние десять лет мы построили 73 тысячи таких домов, а сейчас хотим строить по 47 тысяч ежегодно. Ведь еще 190 тысяч человек надо переселить в дома из палаток и лачуг.
Цифры мистера Аилавади иллюстрируют процесс обновления Дели. Как и вся страна, не так уж, в сущности, давно сбросившая путы колониальной зависимости, столица молодеет, приобретает новые черты и краски. И без того многоцветная делийская палитра становится благодаря этому новому нашествию красок прямо-таки фантастической.
В той части города, которая называется «Нью-Дели», Новым Дели, добротные приземистые дома скрыты в густой зелени деревьев, сомкнувших кроны, пересечения широких улиц обозначены огромными круглыми клумбами для разъезда автомашин, величественные колоннады правительственных зданий, просторные партеры и бронзовые монументы внушают уважение, вызывают интерес. За массивными «Воротами Индии», запечатлевшими имена индийцев, погибших в первую мировую войну, высится изящная беседка, состоящая из стройных колонн, увенчанных легким куполом. В беседке когда-то располагалось скульптурное изображение английского короля Джорджа, или, как у нас пишут, Георга V. Короля, конечно, убрали, после чего начались дискуссии, а не заполнить ли «вакансию» скульптурой Махатмы Ганди. Беседка долгие годы оставалась пустой, а Ганди возглавил недавно большую бронзовую группу своих последователей в другом месте, у входа в красиво разбитый парк. Фигуры идущих воспроизведены с поразительной достоверностью. В последнее время беседка снова привлекла внимание прессы. И в той же связи…
Не весь Нью-Дели отсвечивает чопорным величием бывших хозяев. На его широких, иногда прямых, как взлетно-посадочные полосы, улицах немало броских примет нашего живого и суматошного времени. И пожилая женщина в золотистом сари, уверенно пришпорившая свой мотоцикл, и грузовик, везущий гигантскую панель на стройку, и школьник с висящим на плече индийским транзисторным приемником возникли совсем недавно.
Бесконечно длинный и свободный Раджпатх, который раньше назывался Кингсвэй — Путем королей и нынешнее название которого интерпретируется как Путь государства, пересекает Джанпатх, Путь народа, который раньше был Путем королев — Куинсвэй. Джанпатх забит автомашинами, мотороллерами, велосипедами, трехколесными велоколясками. Всего в Дели 479 тысяч моторизованных экипажей. Львиная доля их — 303 тысячи — приходится на мотоциклы и мотороллеры. Легковых автомашин —111 тысяч. 19 тысяч так называемых «моторикш», или «бэби-такси», около 10 тысяч автобусов. Даже здесь, в Дели, в Новом Дели, который в Бомбее и Калькутте считают чуть ли не «курортом», перегруженность улиц транспортом сразу же бросается в глаза. Что же говорить о старом городе?
Продолжим, однако, наше путешествие по Джанпатху. Это, пожалуй, самая оживленная улица в новом городе. На ней много фешенебельных магазинов, с которыми соседствуют тесные лавки Тибетского рынка. Здесь, как и во многих других городах Северной Индии, торгуют тибетцы, бежавшие из Китая, или их дети и даже внуки. Вам предлагают и тибетско-непальские иконы танка, и серебряные, медные, бронзовые фигурки индусских и буддистских богов, и ритуальные четки, и вертящиеся молитвенные барабаны. Чего только нет на Тибетском рынке: свистульки, петарды, кольца, браслеты, поделки из верблюжьей кости.
Джанпатх впадает в идеально круглую площадь Коннот-плейс, застроенную домами с белыми, оштукатуренными колоннами. Частокол этих колонн и образует строгий круг, в центре которого разбит сквер. За колоннами впритык друг к другу расположены магазины, в которых разбегаются глаза у модниц, ценителей искусства, библиоманов и даже у людей, в принципе равнодушных к вещам. Коннот-плейс — это мощная торговая держава со своими неписаными, но строго соблюдаемыми законами, со своим этикетом. Стоит все здесь значительно дороже, чем в других местах, но торговаться не принято: покупатели разговаривают тихо, односложно и как бы нехотя, продавцы обходятся лишь тремя словами — да, нет, пожалуйста. Публика на Конноте степенная, холеная.
Совсем иначе выглядит Чандничоук в старом городе. Эта улица орет, размахивает какими-то тряпками, гудит, тренькает, звонит в колокола, пестрит ярко разрисованными велоколясками, которых нет в Нью-Дели, дымит, шипит жареными пирожками, смердит рыбой и какофонией специй. Она заполнена разношерстной, босоногой, яростной и жизнерадостной толпой. По соседству с Гурудварой — сикхским храмом, сверкающим позолотой многих куполов, теснятся сотни и сотни харчевен и лавок. Среди индийцев много (едва ли не большая часть) вегетарианцев. Поэтому овощные блюда в ресторанах и мелких забегаловках поражают иногда своей изысканностью. Пышащие жаром слоеные пирожки с горохом и перцем, останавливающие дыхание, или залитые кипящим сыром шампиньоны с жареной лапшой возбуждают аппетит еще издали. Но и любители мяса не забыты: повсюду вам предлагают желтый от особой приправы — масалы — шашлык, румяные куски курицы — «тандури чикен».
На Чандничоуке рядом с джайнским храмом высится башенка единственного в мире стационарного госпиталя для птиц, созданного группой меценатов-джайнистов и охотно принимающего любые пожертвования. Птиц лечат бесплатно, но с условием, что после выздоровления им предоставляется возможность обрести полную свободу. И лишь те из них, которые предпочитают голодной свободе сытое существование в клетке, возвращаются к хозяину. Для того чтобы выяснить, каково истинное желание птицы, по субботам выздоровевших пациентов приглашают на крышу, где они должны в присутствии хозяина сделать выбор.
Чандничоук выходит к Красному форту, построенному могольским императором Шах Джаханом. За его высокими стенами и башнями из красного песчаника немало сооружений из белого мрамора. Мрамор, говорят, был инкрустирован драгоценными камнями, которые были якобы выщерблены и увезены английскими грабителями. Оспины, конечно, уродуют произведения средневекового зодчества, их постепенно заполняют дешевым цветным камнем. Один знакомый поэт, пишущий на урду, гневно обличил заморских экспроприаторов, подчеркнув, что последние, хоть и смогли вырвать из мрамора каменные цветы, к счастью, не сумели вырвать из душ человеческих расцветшие в них цветы достоинства и любви к свободе.