Рассказывая о Чандигархе, нельзя не упомянуть о «Саде камней». Его создал никому дотоле не известный дорожный инспектор Управления общественных работ Нек Чанд Саини. Изо дня в день приходил Нек Чанд к небольшому пустырю — Чандигарх тогда еще не был полностью застроен — и населял его диковинными камнями, найденными в горах Шивалика, скульптурами, созданными из кусков шлака, осколков битой посуды, глины. В «Саду камней» вас окружают сотни фигур — танцующие женщины, девушки, идущие по воду, согбенные старцы-мудрецы, отдыхающие обезьяны, сгрудившиеся медведи, сошедшиеся в лютой битве Пан-давы с Кауравами. Фигур — многие сотни — до предела реалистичных и условных, подсказанных жизнью и ярким воображением. Невозможно представить, что все эти огромные скопления скульптур, ряды облицованных камнем и битым фарфором стен, все эти арки, ниши, проходы сделаны одним человеком. Вот он стоит передо мной этот человек — немолодой уже, но полный энергии, крепкий, жилистый. Он здесь не только потому, что любит бродить среди собственных творений. Теперь он создал группу энтузиастов, которая увеличит «Сад камней» чуть ли не вдвое.
Мой путь лежит в штат Джамму и Кашмир. Выезжаю на шоссе. А в сознании еще сверкают золотые купола Амритсара, бушуют политические страсти Джалландера, грохочут станки и машины Лудхианы, и все это живет, не смешиваясь и вместе с тем составляя одно целое и постепенно приближаясь к Чандигарху, который видит далеко вперед.
По ту сторону тоннеля
Только что по обеим сторонам шоссе расстилались прямые как стол пшеничные поля, только что белели вдали добротные пенджабские избы с высокими и прочными заборами, только что шоссе пересек поезд из маленьких кирпично-красных вагончиков. II вдруг я оказываюсь в окружении хаотически разбросанных шиваликских холмов, попадаю на рвущиеся в гору узкие улицы, в джунгли из украшенных флагами индусских храмов, турудвар, буддистских ступ, мечетей. Купола искрятся позолотой. У многоглавого храма Рагунатх сидят на площади, расстелив циновки, продавцы оранжевых цветов, связанных в гирлянды, которыми верующие украшают статуи богов и богинь.
По преданию, город был воздвигнут три тысячи лет назад раджей Джамбу Лочаном. Раджа, говорят, во время охоты в этих местах увидел чудо — льва и косулю, спокойно пьющих воду из одного родника. Он тут же повелел построить город, ибо предположил, что и люди в этом поразительном месте будут терпимыми, спокойными, дружественными друг к другу. В какой-то мере его предположение оправдалось. Жители Джамму исповедуют индуизм, ислам, джайнизм, буддизм, сикхизм, христианство, говорят на языках догри, кашмири, урду, хинди, пенджаби.
Терпимость всегда была характерна для догров, составляющих здесь большинство. Храбрые воины, почти всю жизнь проводившие в седле, отстаивая свободу, догры неизменно проявляли уважение к чужим обычаям и верованиям.
В бывшем дворце догрских правителей разместился старый городской секретариат. На его каменных ступенях резвятся обезьяны, которых в Джамму, по-моему, намного больше, чем собак. Новый секретариат вытянулся вдоль площади парадов. Почти отовсюду виден древний форт Баху, венчающий гору, которую отделяет от города быстрая река Тави. Там раньше и была столица основателя Джамму. Тысячи паломников тянутся по склонам горы к крепости. Внутри ее — действующий храм Кали. У входа в него — изможденные странники, всякого рода «святые», умертвившие плоть или начинающие углубленное самопознание.
Все это не мешает Джамму быть живым и современным городом. Здесь есть крупный университет, получивший всеиндийскую известность, медицинский институт, центр по изучению аюрведической древнетрадиционной медицины, замечательная картинная галерея с уникальной коллекцией миниатюр, государственная академия культуры, искусства и языков, занимающая большое красивое здание с великолепным театральным залом.
Джамму — зимняя столица штата Джамму и Кашмир. Когда в горах выпадает снег, правительство переезжает сюда из Сринагара. Здесь собирается законодательное собрание, проходят различные конференции.
Город пережил в последние десятилетия немало потрясений: массовую миграцию населения во время раздела страны на Индию и Пакистан, напряженность в 1965 и 1971 годах, когда в Индию вторгались пакистанские войска, пытавшиеся, в частности, захватить Джамму и подходы к нему. Да и сейчас близость границы дает о себе знать — чуть ли не ежедневно газеты сообщают о поимке в штате пакистанских лазутчиков и всякого рода диверсантов.
В тесном и темном тоннеле меня охватывает острая тоска по промелькнувшим только что гималайским соснам и шумной речушке в ущелье. Чем дальше углубляется машина в мокрое чрево горы, тем более безрадостной представляется эта внезапная перемена декорации. Но кончаются кажущиеся бесконечными километры тоннеля, проходят первые секунды ослепления ярким солнечным светом, и наступает другое ослепление — красотой ландшафта. Из спокойного, зеленого, жаркого лета я попадаю в буйную, рыжую и холодную осень. Желтая, красная, коричневая листва деревьев, обступивших склон нашей горы, медленно растворяется в фиолетовой бездне. Там, внизу, громоздятся друг на друга синие конусы гор, окутанные туманом, который пропороли во многих местах наполненные движущейся мутью лучи. На шоссе неподвижно желтеет угодившая под чьи-то колеса лиса. «Остановись и брось первый взгляд на Кашмир» — написано на большом щите у дороги. Я покорно торможу. Ищу глазами примелькавшиеся мне в Непале террасы рисовых полей и не нахожу. Здесь их нет: лишь серые обнажения да рослый рыжий лес на склонах, кое-где каменные гребни припорошены снегом.
Медленно спускаюсь в долину, а затем лечу по прямому шоссе мимо огромных оранжевых чинар и высоких пирамидальных тополей, совсем уже голых, сразу напомнивших Кавказ. Остается позади несколько деревенек в десяток крытых соломой и ветками изб, и я наконец въезжаю в Сринагар, который все справочники с удивительным постоянством именуют «восточной Венецией».
Ох уж эти «маленькие Парижи», «северные Неаполя», «вторые Ривьеры», «канадские Швейцарии», порожденные убогой фантазией. Я не был в Венеции, но могу с уверенностью утверждать: Сринагар — не Венеция и, по всей вероятности, никогда ею не был. Сринагар это Сринагар, хоть и плавают по нежной глади озера Дал ярко раскрашенные лодки, имеющие, очевидно, как и всякие другие лодки, некое сходство с гондолами.
Говорят, жил на заре нашей эры царь Праварасена. Вздумал он построить себе столицу. Работал всю ночь, и к утру поставленные им дома подошли к реке Махасарит, рукаву нынешней Джелам. Праварасена хотел было перейти реку в том месте, где она впадала в прекрасное озеро. Но, откуда ни возьмись, явился демон и перегородил реку своей огромной ножищей. Разгневался царь, взмахнул саблей и отсек демону ногу, а вместе с ней и всю Махасарит от озера. (Вот почему рукав реки Джелам отделяет от озера Дал лишь узенькая полоска земли.) Далее события приняли совершенно неожиданный оборот. Демон не только не обиделся на царя за отрубленную ногу, но и, восхищенный его смелостью, надоумил владыку как лучше построить столицу. На следующий день Праварасена обнаружил начертанный прямо на склоне горы Хари Парбат подробный план будущего города. (Впоследствии демона, по-видимому, прогнали боги, ибо сегодня на вершине Хари Парбат приставленный, говоря словами Маяковского, «пистолетом небу к виску» высится индусский храм.) Как рождаются такого рода легенды, как проходят сквозь толщу веков, как попадают в справочники, прибавляя к образу каждого города что-то неуловимо странное, отличительное, запоминающееся?
«Сринагар» значит «Город красоты». Думаю, что название свое он оправдывает на сто процентов. Озеро с крошечным островком, на котором стоят раскинув ветви четыре грациозные чинары, белоснежная мечеть с тонким минаретом вдали, древний форт на холме, окруженный будто осадившими его домами, гигантские террасы садов, разбитых могольскими правителями, существуют в тесной взаимосвязи друг с другом. Особенно хорош Нишат Багх — Сад удовольствия, поднимающийся от озера в гору десятью огромными партерами-ступенями. Каскад водопадов, уложенных в каменные русла, сбегает по террасам в озеро Дал. Его провожают толпы алых цветов и сочно-сиреневых бессмертников, над ним нависают рыжие кроны чинар, вершины которых скрыты туманом.