На самом верху башни, в которой расположено управление строительства калькуттского метро, я разговаривал с его главным инженером, сухощавым мистером К. Н. Дасгупта. Он провел рукой по плану города на стене:
— Вот наша первая линия. Она соединит Дамдам с Толиганджем. Длина трассы 16 километров 430 метров. С учетом остановок поезда будут проходить ее за 33 минуты. А сейчас мы тратим на эту дорогу около двух часов. Это будет первое метро в Индии. При его сооружении мы используем отечественную технику и технологию. А проходку тоннелей нам помогают осуществлять друзья.
Мистер Дасгупта кивнул с улыбкой в сторону сидевшего рядом со мной Бориса Сосунова. Борис закончил здесь свою работу. Советский метод проходки «стена в грунте» получил в Калькутте благодаря его усилиям признание и распространение. Главный инженер познакомил меня с приветливым своим коллегой и заместителем, очень молодым и подвижным Татхагатом Роем, и тот немедленно показал мне готовую станцию, разместившуюся здесь же, на Чоуринги, под боком у управления. Стоя на не мощенной еще подземной платформе у шершавых бетонных колонн, которые, очевидно, облицуют в свое время мрамором, он размышлял вслух о будущем.
— Пуск метро будет означать подлинную революцию в жизни моего города… Он перестанет внушать приезжим ужас, будет уютным, чистым…
Потом я долго добирался до начала трассы. Надев шахтерскую робу и каску, полчаса сидел в кессонной камере, ибо проходка тоннеля осуществлялась под давлением. В тоннеле наблюдал, как облегающий его желтый стальной щит медленно углубляется в мокрый и жесткий грунт. Услышав за спиной венгерскую речь, обернулся и застыл в изумлении: из-под красной пластмассовой каски мне улыбалось хорошо знакомое лицо Густи Кладоша. Лет за десять до этой встречи я спускался в клети на строившуюся тогда станцию «Площадь Деак» первой линии будапештского метрополитена и сопровождал меня молодой мастер Густав Кладош. Строительство метро в Будапеште шло при самом активном участии советских специалистов. И вот теперь венгерские инженеры сами участвуют в решении сложных задач строительства первого в Индии метро. Несколько венгерских слов, и Густи, вскрикнув, узнал меня.
— До чего тесен мир, — только и мог выговорить он в первую минуту. — До чего мал! Надо же! Как видишь, мы и здесь, как в Будапеште, работаем в контакте с вашими людьми…
Грязно-серая Хугли, рукав Ганга, пестрит лодками и дымящими сухогрузами. Портовые сооружения, громоздящиеся одно на другое, исполосованы тросами, реями, трубами. У причалов с грохотом работает землечерпалка. Работает день и ночь, наполняя свое чрево густым желтым илом. Рядом в «лебеде» — замкнутом доке, внутри которого поддерживается заданный уровень воды, обрабатывается небольшое судно. У подъезда к докам толпятся красные самосвалы.
Председателю управления калькуттского порта М. Де-Сильва немного за пятьдесят. Его ладная фигура затянута в аккуратный френч. На стенах кабинета — морские карты и приборы. Беседа идет под перезвон десятка телефонов.
— С тех пор как сто лет назад началась навигация на Хугли, было ясно, что наш порт столкнется с проблемой заиления, — рассказывает он, — К тому же в сухой сезон Хугли мелеет. Уже тогда люди задумывались над тем, как наладить регулирование вод реки. В 1975 году была построена Фарракская плотина. Это, конечно, несколько облегчило наше положение. Бангладешцы жалуются, что Фарракская плотина обезвоживает ту часть Ганга, которая протекает по их территории. Между Индией и Бангладеш постоянно ведутся переговоры по этому вопросу… Без Фарракской плотины возникает угроза самому существованию калькуттского порта. Да и плотина не может полностью остановить процесс обмеления. Еще несколько лет назад мы принимали до 1860 судов ежегодно. Сейчас — на целую тысячу меньше. Мощность нашего порта — 12 миллионов тонн груза. До сооружения Фарракской плотины мы могли обрабатывать лишь 6 миллионов тонн. Сейчас больше — 9,2 миллиона тонн. Но это вместе с портом Халдия у впадения Хугли в залив…
Пожалуй, вопрос о будущем калькуттского порта еще более сложен, чем транспортная проблема. В этом городе всюду упираешься в тупики — социальные, технические, политические.
Я иду по Чоуринги. На одной ее стороне выстроились, как на параде, величественные здания корпораций, банков, отелей, осененные рекламами крупнейших авиакомпаний. Прохожу мимо длинного желтоватого дворца — Музея Индии. В анфиладах его залов собраны поразительные памятники древности — орудия производства, бронзовые и каменные скульптуры, изделия из слоновой кости и серебра…
Приезжему обязательно показывают «Викториа мемориал» — беломраморный дворец, содержащий множество картин и скульптур, которые посвящены главным образом англичанам в Индии. Сложное впечатление производит так называемый «Маобл пэлэс», принадлежащий одной богатой семье. В десятках залов с потускневшими стенами и потолками выставлена добрая сотня скульптур, собранных со всего мира, причем с подлинными шедеврами соседствуют иногда безвкусные поделки. На просторных верандах дворца установлены клетки со змеями и огромными пестрыми какаду, и в полумраке залов вас преследуют скрипучие и зычные птичьи голоса.
Но я немного отвлекся от Чоуринги. Чего только здесь нет! Этот вот ювелирный магазин хорошо известен калькуттским толстосумам. Витрина его сверкает. Бирюза, тигровый глаз, нефрит, изумруд. Вери хай коулити, сэр, высшего качества. Примерьте эти запонки, сэр, они вам очень к лицу, сэр. Рядом с названиями кафе и ресторанов краткие предупреждения — «вина не подаем» или наоборот: «большой выбор крепких напитков и пива». В книжных магазинах разбегаются глаза: новейшие индийские и зарубежные издания, множество альбомов репродукций.
Однако, прежде чем проникнуть в магазин или кафе, надо прорвать заслон из уличных торговцев, разложивших на циновках множество заколок, расчесок, маек с печатным рисунком, четок, щеток, надувных крокодилов. Надо пройти сквозь тесный строй попрошаек разного возраста и разного уровня «профессиональной подготовки» — опытных пожилых бакшишников, с первого взгляда определяющих, что можно урвать у данного «клиента», и едва научившихся ходить ребятишек.
Толпа на Чоуринги такая же пестрая и неоднородная, как и вся Калькутта: холеные молодые пижоны в лакированных ботинках на высоких каблуках и твидовых пиджаках с латунными пуговицами, благообразные старцы в белых дхоти и лунги, увенчанные конгрессистскимн шапочками, «святые» с раскрашенными лбами и сумрачными лицами, обрамленными пышной седой шевелюрой, вездесущие деловые сикхи, босоногие оборванцы с погасшими глазами, калеки, нищие, щеголеватые офицеры, школьницы в белых передниках… Каждый в этой толпе существует как будто сам по себе, не смешиваясь с общей массой. Не смешивается с ней и эта почти голая трехлетняя девочка у щербатой стены. Торчащие ключицы, покрытая коростой головка, маленькая грязная ручка, протянутая за подаянием. Ее взгляд — взгляд самой Калькутты — хмурый, настороженный, горький и в то же время проникнутый интересом к жизни.
Подхожу к шумному перекрестку, замечаю трамвай, увешанный и набитый людьми. Нигде больше в Индии нет трамваев. У остановки вижу бронзовую скульптуру на высоком пьедестале и останавливаюсь как вкопанный. Ленин! Здесь! Скульптура была установлена в 1970 году, когда рабочие всего мира отмечали столетие своего вождя. Памятник, созданный Н. Томским, стал неотъемлемой частью великого рабочего города. Пройдя пару кварталов по пересекающей Чоуринги улице, уже не удивляюсь, увидев у входа в парк бронзовых Маркса и Энгельса.
На Чоуринги рабочих встречаешь не так уж часто. Как, впрочем, и на других улицах: они стоят у станков сотен джутовых предприятий, у плавильных печей, режут металл или собирают машины. Именно они и определяют в конечном счете основные направления развития города, да и всего штата Западная Бенгалия, которым на протяжении ряда лет управляют представители партий Левого фронта. В этот фронт вошла и Коммунистическая партия Индии.