— У нас вся продукция одинаково хороша.
Дмитрий Саввич Шарик, пожилой одессит, инженер-джутовик и приемщик готовой продукции, известен на фабрике «Горипур», наверное, каждому. Он придирчиво рассматривает партию мешков. По-английски он говорит с ярко выраженным одесским акцентом. Задает Суране какие-то специальные вопросы. Ответы его, кажется, удовлетворяют.
Ни одно синтетическое волокно не смогло до сих пор вытеснить джут, заменить его. В джутовых мешках сахар «дышит». Окружающую влагу джутовый мешок поразительным образом впитывает в себя, не передавая ее сахару. Джут, однако, растение привередливое, позволяющее выращивать себя лишь нескольким странам Южной и Юго-Восточной Азии. Советский Союз закупает и джут-сырец для смеси с кенафом и другими видами волокна, и готовые изделия. Особенно много джутовых товаров мы импортируем из Восточной Индии.
Вообще, Восточная Индия и ее главные ворота — Калькутта играют весьма существенную роль в советско-индийской торговле. За счет закупок из Калькутты мы удовлетворяем 100 процентов своих импортных потребностей в слюде, 80 процентов — в джутовых изделиях, 85 процентов — в чае. Мы покупаем здесь шеллак, кожи, стальной трос, силовой кабель, всякого рода батареи и аккумуляторы. Через Калькутту мы ввозили различные виды проката, производимого предприятиями, построенными с советской помощью. Советский Союз, в свою очередь, поставляет сюда горно-шахтное оборудование, шагающие экскаваторы, буровые установки…
— Мистер Бехал не может с Вами говорить, по воскресеньям он блюдет обет молчания. Я его секретарь… Что ему передать? Ждете его в семь утра? Да, он кивает головой, ждите в семь…
С чувством некоторой растерянности я кладу трубку.
Не волнуйтесь, — успокаивает меня молодой торгпредский инженер Сергей Ларин. — Всякого рода обеты не мешают ему оставаться железным человеком.
Утром убеждаюсь в справедливости этих слов. Ровно в семь к воротам калькуттского отделения торгпредства, в гостинице которого я остановился, подходит серый «Амбассадор». Из него вываливается огромный старик в необъятном дхоти. Густая седая грива, пышные пегие усы, внушительное, несмотря на неприятие алкоголя, строжайшее вегетарианство и обеты, брюшко, просвечивающее сквозь белую ткань. Он немедленно заключает нас с Лариным в свои могучие объятия.
Меньше чем через час мы уже летим в «Боинге-737» компании «Индиан эйрлайнс» в город Ранчи.
Соханлал Бехал — председатель, генеральный директор и владелец подавляющей части акций фирмы по производству шеллака «Ачрурам — Калнкоф». Когда-то компания была основана его отцом и бременским немцем Калькофюм. Сам Соханлал в юношестве интереса к бизнесу не проявлял. Окончив среднюю школу, бросил отчий дом, стал работать в типографии городка Горакхпура. Начал заниматься литературным трудом. Вдруг увлекся историей и, под влиянием какого-то миссионера потратил три года на написание истории раннего христианства в Европе. Книга была переведена на многие индийские языки, по ней сделали даже фильм. Как знать, может быть и стал бы Соханлал крупным ученым-историком, если бы не отец, который призвал его под знамена коммерции, ибо слаб стал. И начал Соханлал новую жизнь-жизнь производителя и продавца шеллака.
— Ине жалею об этом, — говорит он, когда мы идем на посадку. — Главный долг — служение человечеству можно выполнять по-разному. Но обязательно выполнять!
Представив мистера Бехала, окажу несколько слов о шеллаке, которому он отдал сорок лет надежд, тревог, усилий. Шеллак — это выделение крошечного, почти микроскопического насекомого, называемого у нас червецом. Проникая в кору тонких ветвей некоторых деревьев, червец выделяет густую бурую массу, которая предохраняет его снаружи. Человек научился собирать эту массу, очищать ее от примесей и использовать в самых различных производственных сферах. Я впервые увидел шеллак во Вьетнаме. Я тогда наивно полагал, что его применение ограничивается необыкновенно тонкой вьетнамской лаковой живописью. Возможно, если бы не мистер Бехал, я до сих пор пребывал бы в этом неведении. Число применений шеллака трудно подсчитать. Их — сотни. Он незаменим, когда надо изолировать друг от друга мельчайшие детали электронных приборов или когда требуется сохранить для дальнейшего изучения палеонтологическую или археологическую находку. В сочетании с различными веществами он укрепляет стойкость красок и придает им блеск, используется при отделке мебели, для хранения фруктов, овощей, яиц. Читатель соприкасается с шеллаком и в эту минуту, ибо он добавляется и в типографскую краску. Шеллак является важнейшим компонентом изделий фармацевтики, находит множество применений в химической промышленности.
Индия дает около 60 процентов мирового производства шеллака. Компания мистера Бехала — 40 процентов индийского производства. Крупнейшим покупателем компании является Советский Союз.
В аэропорту Ранчи нас ждет очередной «Амбассадор». Проехав пыльный, пестрый город, неподалеку от которого с помощью Советского Союза построен мощный завод тяжелого машиностроения, известный всей Индии, мы устремляемся в лес. Впрочем, мистер Бехал не вполне точно употребляет это слово: мы попадаем не в лес, а в саванну. На десятки километров тянутся деревья, которые облюбовал для постоянного жительства волшебный червец. Деревья невысокие, суховатые, невзрачные. И что он только в них нашел? Почему отказался жить в коре абхазских и аджарских деревьев, куда его приглашали?
— Климат здесь благодатный, — замечает мистер Бехал. — 2500 футов над уровнем моря и отсутствие ветра. Нигде больше в мире нет такого скопления лаковых деревьев.
На пути нашем встречаются мужчины и женщины, несущие на головах корзины с так называемым стик-лаком, то есть шеллаком, содержащим примеси древесины. От обычных бихарцев их отличали разрез глаз и широкие скулы.
— Это адиваси, — поясняет Бехал. — Словом «адиваси» у нас обозначают племена. Речь идет о народностях, находящихся на первобытном уровне развития. Обитающее в наших местах племя зовется «мундари». Это списочное племя. Но никакие правительственные привилегии для списочных не смогли сделать то, что в считанные годы сделала лаковая промышленность. Еще недавно эти люди не знали даже одежды. А сейчас они выглядят как самые обычные селяне. Взгляните!
Он указывает на аккуратную, чистенькую девушку с матово-смуглым лицом, одетую в зеленое сари.
— Тут еще миссионеры стараются, — мрачно вступает вдруг в разговор молчавший до этого сын хозяина Кульдип. — Эксплуатируют доверчивость этих несчастных. Они же как дети. Кругом полно протестантских церквей и попов из Западной Германии, принявших индийское гражданство. Для того чтобы иметь возможность вести политическую пропаганду под видом религиозной. И ничего с ними нельзя поделать — они индийские граждане и могут пользоваться правами, которые дает наша демократия. Пестуют из наших же рабочих потенциальную оппозицию центральной власти в Дели…
— Не сгущай краски, Кульдип, — говорит мистер Бехал, и я впервые слышу в его голосе нотки раздражения. — Среди миссионеров масса достойных людей, которые делят хлеб-соль с мундари.
— Фальшь, всюду фальшь, — бормочет Кульдип и, махнув рукой, отворачивается к окну. Мы наконец въезжаем на территорию завода. Первое, что бросается в глаза, — лозунг, написанный аршинными буквами на красном полотнище, протянутом через весь фронтон главного корпуса: «Да здравствует индийско-советское сотрудничество».
— Это для нас повесили? — спрашиваю я мистера Бехала с легкой иронией, которую он, кажется, не понимает.
— Здесь все знают, что Советский Союз наш друг. Все рабочие-адиваси. И вы отнюдь не первые посетители: специалисты из калькуттского отделения торгпредства бывают, да и из Дели друзья появляются. Да что там из Дели — из Москвы. Дружба с Советским Союзом — наша жизнь…