При этих словах Филиппов тотчас сообразил, что перед ним сын ответственного секретаря областной газеты Федора Стужи, которого он по старой дружбе с его отцом трудоустроил в аппарат управления внутренних дел области.
— Поздравляю тебя, Виталий! И от души желаю успехов на службе! — Владимир крепко пожал лейтенанту руку. — Как батя?
— Нормально! Допоздна в редакции пропадает. А что поделаешь, работа у него такая, — не без гордости ответил молодой человек.
— Знаю, верстать газету — дело хлопотное, — согласился с ним Филиппов, которому приходилось и самому заниматься в прошлом версткой в многотиражке и журнале отдела пропаганды и агитации обкома партии. — Передавай отцу привет!
— Передам. Спасибо вам, Владимир Алексеевич, что помогли мне устроиться.
— Ничего. Работай. Оправдывай доверие.
— Разрешите идти?
— Иди, Виталий, и всего тебе наилучшего.
Проводив крестника-лейтенанта, Владимир, уже не мешкая более, отправился на встречу с гостями.
В холле перед приемной председателя, вокруг стола с двумя пепельницами и клубами вьющегося над ними дыма, толпились хорошо знакомые ему корреспонденты центральных и местных газет, радио и телевидения, среди которых он заметил и своего друга Пальцева, и брата изобретателя Воробьева Германа. Поздоровались, улыбаясь и крепко тиская друг друга, сначала с Пальцевым, а потом с Воробьевым. Пальцев тут же отошел к своему коллеге из главной газеты страны, а Филиппов, не видевший долго Германа Воробьева, поинтересовался у него:
— Что-то давно не видно и не слышно твоего брательника. Совсем человек пропал. Где он, что с ним? — Владимир, занятый в последнее время в основном на работах, проводимых в театре, совсем упустил из виду не только самого изобретателя, но и весь ход работ, связанных с воплощением его идеи. Однако его по-прежнему волновали и не давали покоя два вопроса, которые начинались, как он почему-то отметил про себя, оба на букву «о»: первый — отзывы ученых сельскохозяйственного института о новшестве Воробьева; второй — опыты, проводимые лично самим автором в лаборатории строительного института, о которых после скандального разговора об установке домашнего телефона изобретателю Владимир ничего не знал. Воробьев-старший бесследно исчез с его горизонта. — Куда же запропастился Владимир Григорьевич?
— На днях из Москвы вернулся. Целую неделю там пробыл. Говорит, что дела по изобретению решал, — охотно поделился новостями Герман. — А до этого дней восемь гостил у родственников.
— Где ж он теперь? — переспросил Филиппов, перебивая Воробьева-младшего.
— А теперь, как это ни печально, в больнице оказался. Вдруг ни с того ни с сего давление резко подскочило. В областной лежит, — уточнил Герман.
— Тогда все ясно,— удивленный услышанным, Филиппов понял, что большого разговора в таком случае с Чагиным сегодня не получится — порадовать его хорошими новостями, к сожалению, не придется.
— У самого-то как дела? — выводя из раздумий Филиппова, спросил брат изобретателя.
— Вот театр готовим к сдаче. До открытия считанные дни остались. Кручусь как белка в колесе, — отвечал Филиппов и, заметив заведующего орготделом обкома партии, который, миновав проем стеклянных дверей второго этажа, во главе делегации важно вышагивал по люберецкой дорожке в сторону кабинета Славянова, махнул рукой приятелю и, лавируя между журналистами, протиснулся в приемную председателя.
Французы, одетые в легкие плащи и куртки, раскрепощенные, улыбчивые, перебрасываясь фразами, небрежно повесили верхнюю одежду на металлическую вешалку, заблаговременно принесенную из «голубой комнаты» для высоких гостей, и принялись энергично здороваться за руку со всеми, кто находился в приемной.
Пожимая руки гостям, Владимир про себя отметил, что одеты они просто и скромно: костюм, сорочка с галстуком, иные будто вообще по-домашнему — без галстуков, в простых, не особо ярких, но и не однотонных рубашках.
Когда иностранных гостей пригласили в кабинет председателя, Владимир, обменявшись с коллегами по работе первыми впечатлениями о французах, решил пройти в большой зал, чтобы послушать и еще раз посмотреть на поведение гостей, про себя думая между прочим: «Люди как люди. Невысокие, чернявые. Свободно и непринужденно общаются. Интересно, как-то поведут себя, когда пропустят одну-другую рюмочку армянского коньячку? Пить, видимо, они тоже умеют. Не зря Франция по употреблению вина на душу населения находится в числе лидеров».
Но тут Филиппов неожиданно обратил внимание на рассыльную из канцелярии Инну Крапивину, симпатичную, с пухлыми губками и модной прической, остановившуюся у двери его кабинета и энергично машущую ему большим конвертом.