А когда Вадя слез с того кресла, где он сидел, и где его сделали только что красивым, так оказалось, что мама его тоже туда хочет садиться и делать красивой ещё и себя.
И Вадя подумал, что это странно, что мама не плачет и не болтает ногами. Ведь к ней даже никто не садится рядышком на корточки, и не даёт конфету, и не говорит что нужно чуть-чуть посидеть смирно. Она совсем какая-то скучная. И Ваде стало так скучно смотреть на то как мама сидит и ничего такого интересного не делает, что он аж начал ходить и маршировать кругами по комнате, и бить руками в воображаемый барабан, и ещё и петь во весь голос. А мама не поняла что это он так поёт, как соловей академический, а взяла и сказала ему: "Не кричи", на что Вадя начал ещё чуть-чуть погромче петь, чтобы мама уж точно его песню расслышала. И похвалила.
Но тут вдруг пришла к нему девушка, которая работала в парикмахерской и сказала: "А пойдём пока в детский уголок — и там поиграешь, да?.. Там у нас игрушки есть… И машинки!.."
И Вадя взглянул на маму свою, чтобы узнать — как решится теперь-то его судьба. И мама решила ему судьбу, сказав: — "Ну если хочешь — пойди поиграй. Но только веди себя тихо! И ни с какими незнакомыми людьми на улицу не выходи!"
И Вадя очень обрадовался, что он теперь поиграет чуть-чуть в чужие игрушки, а это всегда гораздо веселее, чем играть в свои. Ведь свои ты уже все знаешь, а чужие ещё бля тебя новый мир. И он, как послушный ребёнок, стал вести себя в детском уголке очень тихо… И только петь громко. А вести себя — очень, очень тихо, уж это да.
Но только вот, тех самых игрушек, что девушка ему обещала, здесь оказалось совсем и немного. Зато очень интересные. Например был лабиринт, где нужно было рукою водить медный шарик по дорожке такой, в дереве вырезанной. И это такая игра, которая мало когда надоедает. Ведь можно так бесконечно катать шар туда-сюда. А ещё там была такая интересная игра, как стол. На столе были листы бумаги, которые уже были порядком разрисованы другими детьми, а ещё — сколько хочешь карандашей!.. Правда те все почти не писали. Будто бы они и не карандаши, которые вообще-то должны писать всегда, а какие-то выдохшиеся, уставшие от жизни фломастеры.
И Вадя долго тут играл. Ведь мамы долго не было. Должно быть — это от того, что у мамы гораздо больше было волос в голове, чем у прежнего некрасивого Вадика, и чтобы её сделать красивой требовалось куда больше времени.
Мамы всё не было и Вадя даже представил себе, что мама там без него совсем вышла из-под контроля и уже во всю дрыгает ногами и плачет и орёт… А бедный дяденька уж и не знает, что делать. Ведь мама большая и сильная. И кресло под нею так быстро сломается.
И только было подумал Вадя направиться на помощь к страшному мужчине и успокоить свою маму тем что скажет, как это обычно делала она сама: "Ты посиди чуть-чуть спокойненько, а потом я тебе пряников в магазине куплю!", как вдруг!..
Случилось то, о чем предупреждала его мама. Ведь мама сказала, чтобы он никуда не уходил ни с какой незнакомой тётей и ни с каким незнакомым дядей. А тут вдруг к нему подошла незнакомая тётя со странной причёской яркой раскраскою на лице, и стала звать его с собой. Но Вадя подумал и стал сопротивляться изо всех сил, ведь и правда — зачем уходить с какой-то незнакомой тётей, от которой и вообще не знаешь, чего ожидать?.. А вдруг она и вообще никогда в жизни не купит тебе пряников?.. Ведь тёти — они же не все как мама добрые. И Вадя так сопротивлялся, что к нему уже сбежалась почти что вся парикмахерская, посмотреть, кто же тут так кричит и топает ножками. Но только его мамы всё никак не было. Наверное она ещё стала не до конца красивой и не хотела в таком виде показываться своему Ваде. Наверное боялась что он её, чего доброго, разлюбит. Совсем как сам Вадя боялся что мама разлюбит его, если он скажет ей что сломал своего динозавра, и потому не говорил.