Ещё через год их отвезли на поезде в концентрационный лагерь Освенцим. Мальчики не знали, куда именно их везут. Они старались не задавать лишних вопросов, пытались быть как можно более незаметными. После смерти мамы Шурик замкнулся. Он часто плакал. Тихо, чтобы никто не услышал. Марк же не мог позволить себе плакать. Смерть мамы была тяжёлым ударом для обоих маленьких детей, но, так как Марк был старшим, он старался быть примером для Шуры. Он должен был позаботиться о нём.
Глава 2
Когда поезд остановился, им пришлось долго идти в колонне пленных. Шурик отставал. Идти было тяжело, и он то и дело спотыкался, однако брат, снова и снова придерживая его, тащил дальше, помогая идти, невзирая на то, что сам уже был лишён каких-либо сил. Останавливаться было нельзя… Иначе бы их расстреляли. Везде лежали трупы. Взрослые. Старики. Дети.
Со временем смерть стала частью жизни братьев. Она своим холодным и мрачным существом пропитала их души. Казалось, осознание неизбежной смерти уже твёрдо засело в их головах. Смерть придёт за ними. Как за лежащим на обочине Ванькой, у которого отлично получалось играть в карты, как за дедом Славой, чьи истории больше походили на фантастические рассказы, но от того были не менее увлекательными, как за Зиной, как за Лидой, которая так красиво пела, как за тётей Наташей.... Как и за всеми. Но, невзирая на это, смотря в глаза Шурика, Марк замечал маленький тлеющий огонёк надежды. Надежды на спасение, на новую жизнь и на светлое будущее. Сам Марк почти в это не верил. Да и разве возможно было верить в это, пока каждый день совсем рядом погибали десятки людей? Но бойкий настрой его младшего брата, появившийся после того, как Шурик немного оправился от смерти мамы, вселял в него лучик надежды. Казалось, единственной причиной, по которой он всё ещё жил, был его младший брат. Марк много думал о смерти. И иногда думал о том, чтобы убить себя. Покончить со всем этим в один миг, чтобы не видеть то, как умирают люди, не видеть тех ужасов, что творят фашисты, не видеть измученного брата.. Но, если бы он умер... Шурик остался бы совсем один. Один в этом безумном аду, в котором не должен побывать ни один ребёнок на свете. В аду, который создали люди. Такие же люди, которые тоже когда-то были детьми. В аду, который не должен существовать в хорошем обществе.
До лагеря они добрались к обеду. Их расселили по корпусам, набив на тела персональные номера, по которым их называли. Пленников лишали имён. Но между собой они украдкой всё же обращались друг к другу по именам, сопротивляясь попыткам немцев обезличить их и превратить в обычную статичтику.
Шурика и Марка отправили в небольшое помещение со множеством неудобных коек. Здесь было холодно, сыро. Никакой санитарии. Матрасы кроватей были набиты волосами убитых женщин, в которых копошились вши. Но на них всё равно приходилось спать, выбирая меньшее из двух зол, так как полы были холодными. Спать на полу было самоубийством, ведь от переохлаждения очень скоро начались бы серьёзные проблемы со здоровьем. В помещении было много других детей. Среди них больные и раненые. Но долго такие дети там не задерживались. Вскоре пришли солдаты и увели всех, кто был болен или ранен. Стариков, больных взрослых и других непригодных фашисты уводили и расстреливали. Иногда сжигали. По ночам Шурик слышал, как трещит хворост в огне, и кричат горящие люди. В эти ночи он ложился на койку брата и прижимался к нему, тихо роняя слёзы на его потрепанную старую и грязную одежду. В остальное же время на расстрелах не редко звучала музыка. Фашистам было весело. Для них убийство людей было развлечением. Они не видели в русских людей. И даже детей они убивали совершенно спокойно и хладнокровно. Совсем маленьких солдаты хватали за ноги и швыряли в дерево или в реку. Маленьких девочек насиловали, а за тем жестоко убивали. Никого не щадили. А живые пленники порой завидовали мёртвым, но продолжали бороться в надежде на спасение, невзирая на таблички с надписью: "Зачем куда-то уходить, если всё хорошо и здесь?".
Вскоре у детей стали брать кровь на анализы. Иногда по нескольку раз, но после этого давали кусочек сахара. Одним вечером Шурик подошёл к брату уставший и грустный. От недоедания они оба уже сильно исхудали.
— Марк... Я хочу сахар. Почему они больше не дают его?
— Потому что его дают только после того, как берут кровь.
Шурик немного помолчал, задумавшись, после чего снова поднял взгляд своих серо-голубых глаз на брата.
— А можно... я снова сдам кровь?
Марк тут же нахмурился. Фашисты не видели меры. Они могли забрать слишком много крови, если бы просто захотели.
— Нет, — отрезал он — Тебе правда очень плохо без сахара?
Младший брат кивнул, опустив взгляд.
— Жди здесь... Я скоро вернусь. — С этими словами мальчик ушёл к одному из солдат и что-то сказал ему, после чего его взяли за плечо и грубо вывели на улицу.
Шурик очень волновался. Он не находил себе места, пока брата не было, а чувство вины всё не отпускало. Но спустя какое-то время дверь наконец-то распахнулась и в комнату завели Марка. Тот немного побледнел и был сонным, но всё ещё держался, пусть ноги и подкашивались немного. Подойдя к взволнованному младшему брату, он украдкой протянул ему кусочек сахара. Шурик удивлённо вскинул брови и уставился на брата. Он был маленьким, но довольно сообразительным.
— Глупый! Зачем ты это сделал! Что они сделали с тобой?! — стал возмущаться мальчик и, обняв брата, прижался к его костлявой груди.
Марк слабо улыбнулся и погладил свободной рукой волосы мальчика.
— Тише... Я в порядке. Отдохну, и всё пройдёт.. Кушай. Не зря же я туда ходил.. — Тихо произнёс он, прижимая к груди маленькую подрагивающую голову.
Шурик тихо всхлипнул, но всё же взял кусочек сахара. Своими маленькими худыми пальчиками он аккуратно разломил сахар на два кусочка поменьше и протянул один брату, другой положив себе в рот. Этот поступок удивил Марка, от чего он озадаченно посмотрел на младшего брата, но не стал спорить и, улыбнувшись, взял кусочек сахара. Положив его в рот, он ласково потрепал брата по голове.
Шурик снова прижался к нему и закрыл глаза.
— Спасибо...