Дно было песчаным, что значительно облегчало работу. Питание на борту "Вояджера" отменное, а сотрудники почтовой компании, работающие вместе с нами, - жизнерадостны и дружелюбны. Таким образом, условия работы складывались такие, о которых можно было только мечтать. Большинству из нас предстояло погружаться и работать на "Пайсисе-3" глубже, чем когда - либо раньше, но выпитое пиво прибавило нам оптимизма, и мы выглядели так, словно были готовы на все. Правда, на следующий день я уже чувствовал себя не столь уверенно.
У аппарата барахлило электрооборудование, и когда наутро мы собрались искать причины низкого сопротивления изоляции в его гребных двигателях, нас всех мучила тупая головная боль - пиво оказалось довольно крепким. Ближе к полудню мы все - таки решили снять двигатели, разобрать их и тщательно все осмотреть.
Корабль отошел от пирса, спустился вниз по реке и оставив позади живописные берега, залитые солнечным светом, вышел в море, направляясь к той точке в океане, где на глубине 1275 футов на грунте лежала еще не зарытая секция телефонного кабеля, протянувшегося от одного континента к другому. Мы продолжали возиться с двигателем до вечера.
Нам, конечно, повезло, что перед началом погружений у нас было время подготовиться, по крайней мере весь следующий день, пока "Вояджер" шел к месту работы. В конце концов"Пайсис-3" стал похож на действующий подводный аппарат.
Штормило, и ребята устали. Роджера Маллинсона, нашего наиболее опытного инженера из обслуживающего персонала, укачало, он на время выбыл из строя, и ремонт затянулся дольше обычного. Рольф, как руководитель погружения, из-за плохой погоды и усталости экипажа решил отложить погружение до утра. В этот вечер после ужина мы посмотрели фильм. Пришлось, правда, привязать проектор, так как качало довольно ощутимо. После кино выпили немного пива и пошли спать, надеясь, что утро вечера мудренее и погода к утру улучшится.
Погружения начались на следующее утро, как и планировалось. Я чувствовал, что три недели быстро пролетят в работе. Если бы не помешала погода, мы могли бы не менять уже заведенный порядок: погружение, всплытие, подъем аппарата на борт, оформление документов, затем еда и сон. Пока мы спим, заряжаются аккумуляторные батареи, а затем-все сначала.
Первое погружение продолжалось девять часов. Второе-только два, мы даже не успели дойти до дна. Оборвался буйреп нашего маркировочного буя, когда мы уже приближались к грунту и были от него всего в 5 метрах. Нам пришлось возвращаться. Обидно, что так получилось, ведь в этот приезд я впервые погружался в качестве пилота, к тому же это было мое самое глубоководное погружение. Когда мы всплыли на поверхность, море настолько разгулялось, что нас не могли поднять на палубу, и мы снова пошли вниз, начав третье погружение без подъема аппарата на борт судна. Это погружение длилось 8,5 часа, и оно снова ввело нас в график. В четвертом погружении пилотом был уже Роджер Маллинсон, а я исполнял обязанности наблюдателя. Накануне нам так и не пришлось нормально выспаться, неполадки продержали нас у аппарата почти всю ночь. В среду утром, 29 августа, мы, вконец измотанные, приближались к поверхности после девяти часов работы на морском дне. Мы были голодны, а
постоянная сырость внутри аппарата довела нас до какого-то унылого состояния...
В то время как нас качало в пляшущем на волнах "Пайсисе-3", водолаз прикрепил к нему буксирный конец, и нас начали тянуть к "Вояджеру", чтобы поднять на борт. Еще во время всплытия у нас в отсеке иногда раздавался сигнал тревоги. Из-за какого-то дефекта в системе сигнализации это происходило всякий раз, когда конденсат со стенок попадал на датчик затекания. И на этот раз мы не обратили на сигнал никакого внимания. Однако, когда сигнал зазвучал вторично, после чего он уже звенел не переставая и сильно резонируя, мы насторожились, хотя и не были точно уверены, реальная ли это тревога или опять ложная.
Через несколько мгновений мы поняли, что тревога была реальной, так как услышали крики по нашей коротковолновой радиостанции, Роджер и я сидели в каком-то, оцепенении и смотрели друг на друга.
- Это конденсат в кормовой сфере..- неуверенно и тихо начал я и тут же перебил сам себя:
- Какого черта это произошло сейчас?!
Аппарат передифферентовался * на корму градусов на 45. Мы слышали шум стремительного движения. Продолжал звенеть все еще не понятный нам сигнал тревоги. Роджер, прикованный невидимой силой к задней части кабины, пытался карабкаться к пультам, оказавшимся наверху. Вдруг он показал мне на глубиномер: "Посмотри на глубину!". Я пришел в ужас, увидев, что стрелка показывает 100 футов и продолжает двигаться вниз.
Всего несколько мгновений назад мы были на поверхности, в безопасности, нас буксировали к "Вояджеру". Мы не понимали смысла показаний глубиномера, не понимали, что же произошло на палубе нашего аппарата.
Когда глубина достигла 175 футов, начался какой-то кошмар. Буксирный конец, нрикрепленный к нашей корме, резко остановил погружение. Мы как будто находились внутри большого ковша, привязанного к кораблю. Корабль метался на поверхности, дергая нас как рыбу, пойманную за хвост. Оборудование "Пайсиса" летало вокруг нас, но мы ничего не могли сделать и только уклонялись от блока эхолота, который выскочил из стойки сломав скобу.
* Наклон аппарата с носа на корму и обратно называется дифферентом, а с борта на борт - креном.
Мы слышали голоса,но они раздавались не из радио, как нам хотелось бы, а из динамиков подводного телефона. Я пытался справиться с подступившей тошнотой, а Роджер в это время продолжал вопить в микрофон. Казалось, мир сошел с ума. У меня было только одно желание: убраться хоть к черту из этой крошечной сферической кабины.
Абсолютная беспомощность перед этим непрекращающимся стремительным движением воспринималась как надругательство над всей моей жизнью. Годами меня специально учили действовать под водой в минуту опасности, здесь же я ничего не мог сделать, меня швыряла грубая сила, а с таким состоянием я никогда раньше не сталкивался.
С какой стати я должен быть закупорен в маленькой стальной сфере глубоко в море, чтобы меня швыряло как крысу в пасти терьера?! Как могло это случиться?
==
РАННИЕ ГОДЫ
В первый раз я увидел подводную лодку, когда мне было 15 лет. Мы, шесть школьников, из разных концов страны, с разными способностями приехали в Госпорт, в Хэмпшире, с одинаковой целью: узнать, как можно попасть служить в Королевский военно - морской флот. Я был уверен, что никто из нас не знал точно, почему он хочет стать военным моряком, но каждый имел запас готовых ответов для страшных получасовых собеседований, на первом из которых мы все были ослеплены взрослыми мужчинами в голубой форме с золотыми галунами на рукавах.
Беседы перемежались различными тестами и заполнением бланков. Но самым страшным для нас, пятнадцати-шестнадцатилетних, было все-таки ожидание очередного трудного экзамена.
Представители флота - люди мудрые. Они понимали, что на долю молодых людей, которые предлагают свои услуги королеве и Родине, выпадает слишком много волнений, и потому, желая устроить нам моральную разрядку и окунуть нас в настоящую морскую атмосферу, в первый же вечер организовали поездку на базу подводных лодок Долфин. Мне все еще казалось, что экзамены продолжаются, и я постоянно боролся с желанием задавать унтер-офицеру, который сопровождал нас, "умные" вопросы о долготе, широте и водоизмещении. Тогда я считал, что этому моряку по крайней мере сто лет. В каждой группе всегда есть лидер, и наша не была исключением. По пути на базу один из нас, здоровый парень, рискнул спросить: "Старшой! У нас будет время на выпивку, как вы думаете?" Вопрос, по всей видимости, шокировал унтер-офицера, но житейский опыт подсказал ему, что от молодых людей, попавших со школьной скамьи на адмиральские собеседования, нельзя ожидать нормального поведения. Он сумел побороть в себе вспышку злости и остановил автобус у первой же попавшейся по пути пивной.