— Что, змея? — спросил он взволнованно.
Атигат не знала, что с ее ногой. Но теперь, услышав слово «змея», испугалась еще больше. Ее бросило в жар, она вся задрожала и закричала так, что казалось, вековечные скалы рухнут от ее крика.
— Садись! — приказал юноша. И как только она покорно опустилась на скошенную траву, схватил ее ногу и прижался губами к ступне.
Она увидела его смуглый лоб с капельками пота.
— Сиди! — снова прикрикнул на нее юноша, когда она хотела выдернуть ногу. — Надо высосать кровь, а не то…
И тут раздался оглушительный хохот. От смеха сотрясались его могучие плечи, его огромные руки, прыгали лохматые брови.
— Пчелы, — наконец проговорил он, размахивая руками, — ха-ха, это же не змея, а пчелы… Ты наступила на пчелиные соты.
Атигат сидела, хлопая ресницами. В ее сине-зеленых морях колыхалась обида.
— Смотри, — поманил ее юноша. И она, прихрамывая, заковыляла к нему. — Они отомстили тебе за то, что ты разрушила их дом. Но, давая тебе отпор, погибли и сами.
И юноша, не обращая внимания на рой кружившихся над ним пчел, вытащил свежие соты. Там в маленьких чашечках искрились прозрачные капли меда.
— А это грех? — испуганно спросила Атигат и плеснула в него зеленовато-синие волны своих глаз.
И волны эти затопили юношу. Небо и горы закачались перед ним.
— Разве к таким глазам пристанет грех, — сказал он, внимательно оглядывая ее. И тут только заметил платок на ее голове.
— Сними. Он тебе не идет, — сказал он грубовато.
Атигат, только что счастливо вспыхнувшая от его похвалы, обиделась:
— Этот платок подарил мне Каримулаг. Я его невеста, — сказала она с достоинством.
— Вижу, что невеста. Будешь день и ночь просеивать муку на их мельнице. Ну, мне пора, прощай!
— Не уходи, я боюсь… змей.
— Тогда пойдем со мной. Я покажу тебе лошадей, маленького жеребенка с белой отметиной на лбу. Я — табунщик. Только одно условие — ты снимешь платок.
— А что скажет мама? И потом, я не могу бросить делянку. Мне еще надо скосить траву.
— Об этом не беспокойся. Я сейчас принесу косу, и — была трава и не будет.
За косой они пошли вместе. Хасбулат с гордостью показал ей гладких сытых лошадей, но сказал, что они принадлежат хозяину из соседнего аула. Она гладила жеребенка с белой звездочкой на лбу и даже привела его в шалаш Хасбулата. А шалаш этот был весь из травы и цветов, только подпорки из айвового дерева, тоже свежего, видно недавно срезанного. И все это вянущее, источающее сильный жгучий запах обволакивало таким хмелем, что кружилась голова, как от молодого вина, и хотелось опуститься на эту постель, тоже из сена, и уснуть, забыться в окружении травы с медовым запахом вянущего лета. И когда Хасбулат снял с потолка шалаша сверкнувшую родниковым блеском косу, она огорчилась: ей так не хотелось уходить отсюда.
И все они вернулись на делянку. Он снял чарыки, засучил галифе, закатал рукава рубахи, выцветшей на солнце. Вот он со свистом взмахнул косой, и огромный полукруг лужайки стал гладким, а трава легла ровными рядами. С каждым взмахом косы ширилась лужайка.
Атигат покорно шла следом и еле поспевала за ним. В голове копошились странные мысли: кто он, и почему вчера его не было в ее жизни? И возможно ли, что завтра его опять не будет…
К полудню, когда на лужайке не оставалось ни одной нескошенной травинки и они отдыхали на свежем сене, Атигат сняла платок и положила возле себя.
— Обещай, что завтра его не наденешь, — быстро сказал Хасбулат.
— Нет, нет! — закричала она и, схватив платок, побежала вниз, к аулу. И пока шла по аулу, все ласково поздравляли ее и желали счастья. Но слова эти, еще утром так радовавшие ее, сейчас были словно холодные капли дождя.
«Хирт, хирт, хирт!» — звучал в висках звон косы. «Обещай, что завтра не наденешь платок», — звучал в ушах требовательный голос.
Ночь провела как на раскаленной сковороде и с первым криком петуха вышла со двора. Пока шла аулом, не снимала с головы платок, а у подножия аккуратно свернула его и положила в ковровую сумку, висевшую на плече. И нужно же было, чтобы первым человеком, которого она встретила в это утро в горах, был ее жених Каримулаг. Он неожиданно вырос перед ней, словно упал с неба.
Девушка остолбенела: ведь она никогда не видела его так близко и ни разу в жизни не разговаривала с ним.
— Йорчами, Атигат, куда ты в такую рань? — спросил он.
Она опустила глаза.
— Я иду косить.
— Возьми меня, я помогу тебе.
Мысль о том, что он может пойти с ней и она не увидит Хасбулата, острой иглой прошла сквозь нее.