Маржанат мысленно уже примеряла дорогое пальто с серым каракулевым воротником. Но однажды Махмуд вернулся домой как бурдюк, из которого вылили вино.
В тот вечер раздосадованная Маржанат бросила на пол старую шубу из овчины: ведь теперь опять взыграет ревматизм, начнутся «охи» да «ахи», будет старик жаться поближе к огоньку.
Но, против ее ожиданий, Махмуд рассердился.
— Что ты мне стелешь на полу, как собаке! — закричал он на жену. — Разве для того я заплатил сто одиннадцать рублей пятьдесят четыре копейки за эти кровати с блестящими шарами? Или ты нарочно держишь их заправленными, чтобы похвастаться перед гостями?
— Честь твоей голове, Махмуд, — покорно ответила Маржанат, — я только буду рада, если ты ляжешь на кровать. Ведь дороже тебя у меня нет человека.
Скрепя сердце сняв шелковое покрывало и разобрав постель, Маржанат уже хотела было уйти на нар, где она привыкла спать, но Махмуд схватил ее за руку.
— Здесь не одна кровать, а две, и притом рядышком, — сказал он многозначительно.
И Маржанат ничего не оставалось, как повиноваться.
Не прошло и двух месяцев, как Маржанат стала выглядеть так, будто ее подменили шайтаны. Лицо опухло и пожелтело. Глаза ввалились. Работа валилась из рук. А широкое платье, в котором она бегала по аулу, стало как будто еще шире.
Но долго еще всепонимающим женщинам не приходила на ум простая догадка.
И только когда Маржанат благополучно разрешилась девочкой, стали вспоминать кое-какие любопытные подробности, имевшие связь с этой историей.
Говорили, что будто бы Махмуд объяснился Зубаржат в любви. А та будто бы возьми и рассмейся ему в лицо: мол, не для того мне нужен муж, чтобы греть об него спину.
Вот тогда-то Махмуд и поклялся себе, что он кое-что докажет этой куропатке.
И хотя пристыженная Маржанат, будучи уже пять раз бабушкой, умоляла мужа не отвозить ее в больницу, надеясь втихомолку отлежаться дома и по возможности не предавать гласности столь позорный факт, Махмуд помчался в сельсовет и потребовал, чтобы срочно вызвали из района врача, да не простого, а главного, ссылаясь на то, что он очень беспокоится за спою беременную жену, которой вздумалось рожать после большого перерыва. На самом же деле он требовал приезда главного врача именно потому, что им был не кто иной, как Зубаржат. И пока секретарь сельсовета нервно крутил ручку черного аппарата, Махмуд твердил: «Не забудь. Вызывай главного!»
Он был уже близок к своей мстительной цели, как вдруг секретарь чуть было не испортил все дело. Когда на той стороне провода трубку взяла сама Зубаржат, секретарь, видимо сбитый с толку Махмудом, сказал:
«Махмуд… ты же его знаешь… наш красный партизан… просит, чтобы ты срочно приехала, именно ты. Тут его невестка рожает».
«Какая невестка, — прямо-таки застонал Махмуд, — это моя жена рожает, ты понимаешь, моя!» — И, выхватив у ошалелого секретаря трубку, заорал: «Срочно выезжай, моя жена рожает!»
Маленький аул тем и хорош, а может быть, и, наоборот, плох, что любая новость в нем распространяется мгновенно. Не нужно ни телеграфа, ни радио, даже почтового голубя, чтобы передать весть с одного конца аула в другой.
Не успела машина с красным крестом еще и выехать из района, как у каждых ворот уже дожидались ее любопытные аульчане.
И Зубаржат, проехавшая в машине сквозь этот конвой, чувствовала себя так, как будто ее раздели и провели сквозь строй. Но все на свете имеет свой конец. И вот машина остановилась возле спасительных ворот Махмуда.
— Йорчами, дядя Махмуд, — сказала Зубаржат, выскакивая из машины. Голос ее звучал спокойно.
— Йорчами, — ответил и Махмуд, хотя это «дядя» кинжалом прошло по его сердцу.
А через несколько минут «скорая» уже ехала обратно, увозя Маржанат в районный роддом.
Всю ночь протоптался Махмуд под окнами больницы, так измолотил двор, что хоть лен засевай.
Когда же утром Зубаржат радостно сообщила ему, что родилась дочка, с достоинством ответил: «Пусть так. Следующий будет сын».
Но следующего судьба им не послала. А дочь — поздний плод, как ее называла Маржанат, — в 14 лет уехала в город и поступила учиться в кулинарный техникум. Так они и остались одни, потому что приемный сын Махмуда погиб на фронте на Курской дуге, а двое других, рожденных Маржанат, жили и работали в Москве: старший — хирургом в институте Вишневского, а младший — инженером на каком-то предприятии. Правда, в ауле оставались племянники, которые никогда не забывали Махмуда и Маржанат. Но все-таки это не то, что родные, кровные дети.