Докатилась эта волна и до гор Дагестана. Здесь тоже были свои перегибы, но была и своя правда. Потому что религиозные фанатики, поддерживавшие кулаков, жестоко мстили народу за свое потерянное могущество, за свою пошатнувшуюся власть над людьми. Так что эта борьба, несмотря на отдельные перегибы, была и оставалась, по существу, справедливой классовой борьбой.
В ауле, в котором родилась и выросла Хасбика, еще недавно тоже были свои кулаки, бедняки и свои середняки, которые колебались то в одну, то в другую сторону. За них-то, колеблющихся, и вели борьбу, с одной стороны, коммунисты, а с другой — кулаки и церковь. Поэтому важно было закрыть мечеть, тем самым обезоружив религиозных фанатиков, представляющих опасную силу.
И вот мечеть закрыта. Решено устроить в ней зерновой склад. Это победа, и немалая. Но победители не могут войти в мечеть, ибо дорогу им преграждают старухи, вооруженные кинжалами. Более того, они сеют смуту среди тех, кто слаб духом. «Жесточайшая кара ждет того, кто поднимет руку на храм аллаха!» — вещают они.
И все же женщины во главе с матерью Хасбики ворвались в мечеть, вынесли оттуда молитвенные коврики и раздали их сиротам, открыли настежь двери и окна, выветривая застоявшийся, спертый дух прежней жизни.
Итак, победа! Но какой ценой заплачено за нее!
Ночью Хасбика проснулась от стона матери. Отец побежал за Анной: эта русская девушка работала в медпункте. Когда она пришла, у матери уже началась рвота. От Анны Хасбика и услышала страшное слово «отравили».
На другой день на том же самом кладбище, где несколько лет назад похоронили Зулхишат, вырыли еще три могилы. Это были женщины, что первыми вошли в мечеть.
После смерти матери Хасбика словно окаменела. Она никак не могла осмыслить того, что матери нет и никогда не будет. По ночам ей казалось, что мать окликает ее: «Хасбик! Хасбик!» Она вскакивала с бьющимся сердцем. Со страхом и надеждой всматривалась в темноту.
Отец замкнулся, ушел в себя. Сестер и братьев у нее не было. Даже с подругами она не могла поделиться своим горем, потому что теперь все избегали ее. Не потому, что люди их осуждали, нет, но они боялись божьей кары, обещанной религиозными фанатиками. Ведь те обернули все дело так, как будто женщин не отравили, как будто их покарал аллах за покушение на его храм.
Религиозные фанатики добились своего. Женщины боялись теперь посылать детей в школу: ведь и учение неугодно аллаху. И только учительница Мария, приводившая детей в класс буквально за руку, везде и всюду бесстрашно кричала о том, что вовсе не божья кара настигла умерших, а их отравили враги Советской власти.
С каждым днем отец Хасбики становился все мрачнее. У него появились странности. Прежде разделявший взгляды своей жены, он теперь дважды в день молился: утром и вечером.
Однажды он привел в дом женщину по имени Мурган и сказал Хасбике, что это ее мачеха. Молчаливая и мрачная, она ни разу не назвала девочку по имени. «Йо!» — обращалась она к ней. Как-то, возвращаясь с родника, она услышала, как мачеха говорила отцу:
«Помяни мое слово, она накличет на наш дом беду. Я велела ей выучить молитву, так она мне знаешь что ответила: «Моя мама не молилась, и я не стану. Я пионерка». Что хорошего можно ждать от ветки ядовитого дерева?! Надо заставить ее бросить школу».
«Ты права, Мурган, — покорно и вяло соглашался отец. — Но только боюсь, если мы запретим ей ходить в школу, эта капур Мария сживет нас со света. Уже недолго осталось. Всего месяц до окончания школы. А там выдам ее замуж. Сразу дурь из головы выскочит».
Подслушав нечаянно этот разговор, Хасбика обрадовалась. Ведь замужество было для нее выходом из создавшегося положения. Она уйдет из дома, который еще недавно так любила и где теперь она так одинока. Она навсегда избавится от мачехи. Она возьмет с собой только красную косынку — память о матери. Эту косынку Хасбика хранила в подушке. Засыпая, она чувствовала сквозь шершавую бязь ее тепло, и ей казалось, что мать здесь, рядом… Ведь от косынки пахло волосами матери, а волосы ее всегда пахли лугом. И Хасбика, задыхаясь от слез, вспоминала тот последний сенокос, когда мать, словно предчувствуя свою близкую гибель, заговорила о Зулхишат, а потом они возвращались домой, и небо казалось близким от тяжести звезд, и мать, обернувшись, окликнула ее: «Хасбик, ты что отстаешь?»