— Может быть, вы любили Мухтара и ревновали? — спросила я.
— Нет, я совсем не любила его, но смотреть на их счастье не могла, а почему — и сама не знала. — Женщина снова выпила воды. — Сохнет во рту. Однажды я услышала, как он шепчет ей: «Если бы не ты, я бы на этой машине не работал». — «А при чем тут я?» — спрашивает Зулейха. Серьезно так спросила, без обычного своего смешка. А когда он уехал, она тихо и грустно-грустно посмотрела ему вслед. Потом Зулейха изменилась, все реже и реже стали слышны ее песни. Со своих прогулок в горы она возвращалась задумчивая и очень печальная. А Мухтар начал приезжать к нам раньше обычного и помогать во всем. Я-то понимала, почему он это делает, и ненавидела подругу с каждым днем все сильнее. Я желала ей самых страшных несчастий: например, чтобы она сожгла лицо, сорвалась со скалы или чтобы ее укусила змея…
Рассказчица была красивой женщиной, я смотрела на нее во все глаза, мне трудно было поверить, что ее сердце могло вместить столько зла.
— Раньше, заслышав шум мотора, мы все выбегали на лужайку, а Зулейха — впереди всех. А теперь я заметила, что она, наоборот, услышав приближение машины, пряталась в комнате. Однажды я прошмыгнула следом за ней. Она сидела опустив голову, печальная, задумчивая, и была по-настоящему прекрасна… В тот день мне удалось подглядеть, как он передал ей какое-то письмо. У меня упало сердце, я покрылась холодным потом. Посмотрев по сторонам, Зулейха спрятала письмо в карман. Я, конечно, сделала вид, что ничего не заметила. Как только Мухтар уехал, Зулейха со всех ног побежала в горы. Я поняла, что она хотела остаться одна и прочитать письмо. Вернулась она растерянная, все валилось у нее из рук. Тот день был для меня длинным, как год. Я все ждала, когда он кончится, наступит ночь и Зулейха уснет. Еще мне не терпелось узнать, что в письме. Когда наконец улеглись, я замерла в ожидании, притворившись спящей, и следила за ней одним глазом. Она достала из кармана письмо, спрятала на груди и дважды окликнула меня: «Сахрат, Сахрат…» Я не ответила. Она все ворочалась с боку на бок и вздыхала: хотела со мной о чем-то поговорить. Потом притихла, и мне показалось, что Зулейха наконец задремала, но она вдруг вскочила, надела халат, подошла к двери, открыла ее и при лунном свете стала перечитывать письмо. Мое сердце словно грызли ядовитые змеи, так я злилась на нее. Боже, как я ей завидовала! — Рассказчица умолкла. Она перестала плакать, задумалась и точно забыла о моем существовании.
— Что же было дальше? — спросила я.
— Говорят, зло не останавливается ни перед чем, покушаясь на добро. Я все ждала. Наконец, увидев, что Зулейха уснула, я потихоньку вытащила у нее письмо и вышла под лунный свет. Письмо было написано на тетрадном листке синим карандашом, и каждое слово, прочитанное мной, падало свинцовой дробью в мою душу.
— Что же было в письме?
— Он называл ее своей любимой, своим жаворонком… Я вовек не забуду ни единого слова. Тогда от злости у меня затряслись руки и даже зазнобило. — Она посмотрела в окно. В больничном дворике вовсю пела весна. Небо, глядевшее на нас, было сочной голубизны. — Боже, как красиво! — сказала она. — И как грустно, что лишь из окна больницы по-настоящему видны все краски жизни. Здоровый человек не ценит главного… На чем я остановилась?.. Да, это письмо было прекрасно и поэтично. Я не смогу сейчас передать вам его слово в слово, но постараюсь рассказать содержание как можно подробнее. «Жаворонок мой, — так он начал, — никогда я не думал, что придут дни, когда я не в силах буду владеть собою, что единственной моей мыслью станет мысль о встрече с тобой, единственным моим стремлением будет стремление чаще слышать, твой неповторимый голос! Ты не представляешь, как я растерян, я потерял почву под ногами. Только когда я вижу тебя, я живу. Ты сказала, что нам лучше расстаться, потому что у меня есть невеста и мои родители никогда не разрешат мне ее оставить. Нет, жаворонок мой, никто мне не нужен, кроме тебя, я лучше умру, чем отдам тебя другому! Ты рождена, чтобы стать моей, и будешь моей, ты ведь любишь, я знаю. Я нарушу данное слово, преступлю родительский запрет! Я сказал им, что ни на ком не женюсь, кроме своей любимой. Скажи только «да», а в остальном положись на меня». — Женщина в волнении поднялась со стула и прошлась по комнате.