Случалось, что девочка за этой работой слышала школьный звонок, и тогда, бросив веник, она бежала в школу, на ходу стряхивая пыль с платья.
На уроках, косясь на сестру, аккуратно причесанную, с отглаженными капроновыми бантами в косах, она испытывала жгучую ревность: «Вот бы закрыть глаза, а потом открыть и увидеть отца и мать… вместе… пусть они лежат на кровати, а она между ними. Они наперебой целуют ее, приговаривая: «Ах ты наша красавица, ах ты наша умница!» Так отец с матерью обращались к Маржанат.
Подрастая, Башарат проникалась к сестре все большей неприязнью. Каждое доброе слово, обращенное к Маржанат, бросало ее в дрожь. Она стала редко бывать у отца, чтобы не слышать, как ласково говорит он с дочерью, чтобы не видеть ее, стоящую перед зеркалом, чтобы не мелькнуло около красивого лица Маржанат ее соответственно некрасивое, усыпанное крупными желтыми веснушками лицо.
Она видела, что в такие минуты даже мачеха, которая всегда старалась быть приветливой с ней, смотрит на нее неодобрительно: видно, слишком заметен был контраст между той и другой девочкой.
Однажды она слышала — мачеха сказала мужу: «Она совсем не похожа на аварку. И рыжая, и нос курносый».
Маржанат в школе всегда была окружена мальчишками, которые изо всех сил старались ей понравиться. Маржанат стояла среди них, тонкая как тростиночка, длинноногая, в черной юбочке с широким поясом, который плотно и нежно обхватывал ее тонкую талию. То ли отсвет белоснежной блузки придавал такую белизну ее лицу, то ли сияние ее матовой кожи освещало блузку, только была она белой как лебедь. И шея тонкая, гибкая — лебединая. Лицо такое серьезное, словно сосредоточенное на важной мысли. А улыбнется — и всем вокруг хочется улыбаться. А Башарат мальчишки дразнили «рыжулей».
Поздними вечерами, засыпая рядом с бабушкой на наре, Башарат думала: «Вот мы сестры. А почему же она красивая, а я нет? Почему нельзя было поровну разделить эту красоту? Получилось бы две нормальных девочки. И мне было бы не так обидно, и ей не так уж плохо».
Обида на судьбу, зародившаяся еще в детстве, укрепилась в ее сердце, когда пришла пора девичества. Башарат приглянулся одноклассник Селим.
В то раннее утро она, как всегда, гнала корову в стадо. Вдруг из-за угла с ревом выскочила бодливая корова старой Умукусум и бросилась на ее Зорьку. Коровы скрестились рогами, как шпагами. И Башарат даже испугаться не успела, как оказалась зажатой между двумя парами рогов. Она закричала. На крик прибежал Селим и хворостиной разогнал коров.
На другой день на большой перемене Башарат подошла к Селиму и молча протянула ему большое яблоко с красным бочком, что бабушка положила ей в портфель.
С той поры Селим завладел ее сердцем. Но вот беда: его сердце, в свою очередь, было занято Маржанат. Это был тот лирический треугольник, из которого, как известно, нет выхода. Башарат утешалась хотя бы тем, что Маржанат сидела спиной к Селиму и во время уроков он не мог любоваться ею.
Эти воспоминания так растравили Башарат, что она встала с кровати и потянулась к выключателю. Но тут же отдернула руку, вспомнив строгий наказ хозяйки. Так она стояла посреди маленькой душной, сырой комнаты, в которой нельзя было ни зажечь света, ни открыть окна, потому что дом был одноэтажным, низкое окно выходило прямо на улицу. И Башарат ничего не оставалось, как снова лечь в постель. Но сон бежал от нее.
Она слышала тарахтенье мотора: это завернул за угол грузовик. Видела двор соседнего дома с зеленой беседкой, в которой по вечерам играли в домино, с помойкой, ярко освещенной фонарем. Она разглядела даже зеленое стекло бутылки, брошенной в стороне от помойки и таинственно вспыхнувшей от упавшего на нее лунного блика. Но самой луны не было видно. Ни луна, ни солнце никогда не заглядывали в ее низкое окошко.
А там, в горах, было много света и много неба. А воздуха! Хоть пей его большими глотками. Были там ароматные луга, спелые сенокосы, звенящие ручьи, величественные водопады…
Раздвинулись тесные стены, исчез, растворился город за низким окном — и вот уже она, Башарат, лежит на наре на белом крыльце, открытом солнцу с трех сторон. Качели, сплетенные из солнечных лучей, мягко поднимают и опускают ее. Вот она бежит в горы, перепрыгивая с камушка на камушек, и водопад обдает ее тысячами солнечных брызг. Эти брызги оседают на ее лице. Так вот откуда ее желтые веснушки! В руках у нее плетеная корзина с тмином, мятой и конским щавелем. А птицы не боятся ее, они садятся ей на плечи. Они опускаются на ее ладонь. Они совсем ручные, хоть лови их руками. Но она не ловит птиц. Она долго смотрит им вслед, когда они вспархивают с ее ладони. «И мне бы полететь. Посмотреть, что там, за горой, за тем лесом…»