– Зачем вы пришли? – подавив в себе рык, спрашиваю я.
Не мог же он прийти, чтобы поглумиться? Много ли чести смеяться над мальчишкой? Хотя, быть может он прав, и я действительно самый подходящий человек для издевательств. Отчасти – заслужил.
– Скажи мне… Нет, не сейчас. Когда встретимся. Когда ты поймёшь, что необходимо делать. Скажи мне, что ломать – не заборы городить. И делать это надо с умом.
Я оглядываюсь на луны. Первая, висящая чуть выше – если бы она была – линии горизонта, разрушена на четверть. Понимаю, что продержится она недолго, и надо торопиться. Но куда? Что делать? Когда я пойму?
– А вы?..
Доктора уже нет в комнате. Ожидаемо.
– Мы с вами встретимся, – уверенно произношу я и поднимаю ладони к самой высокой, самой красивой и самой целой луне.
Смеюсь. Осталось только выбраться из этой клетки, восполнить пробелы – потому что я так хочу! плевать, что там говорит Грегори – и вернуться к себе. И я беру руками ещё живую трепещущую луну с неба и выпиваю её свет досуха. Теперь она точно никуда не денется. Одна должна уцелеть.
Книга с пола оказывается в руках, и я возвращаюсь к бессмысленному чтению. До встречи с доктором ещё есть время, а там…
Он не может отказать.
Сбежал. Позорно поджав хвост, скуля как некогда грациозный и величественный зверь, потерявший всю свою возвышенность после первого же выстрела охотника. Где просчитался? Как допустил подобное? Что не смог учесть? Неужели всё происходящее больше года назад оказалось ложью? Он же сам видел, сам…
Сослался на важные дела, ускользнул от танца – потому что не мог. Не мог прикоснуться, вдохнуть аромат трепетно любимых духов, флакон которых лежит в нижнем ящике стола. Бездушной склянке ни за что не повторить тот запах, что ложится на тёплое тело, смешивается с потом. И теперь…
Как она могла поступить с ним так? Как могла так долго скрываться, а потом заявиться с этой змеюкой, с этим… этим!.. Нет, что-то здесь не так. Чего-то не хватает или, наоборот, что-то лишнее. Или – не то? Вертится на краю сознания, но зацепиться не может. Что же не так? Какая деталь выбивается из общего строя? Платье, походка, улыбка. Шея, запястья, волосы. Украшения, смех, взгляд. Взгляд?
– Мессир, вы позволите?
Не смей! Ему захотелось закричать, подскочить и ударить, ударить, ударить!.. Как кто-то со столь похожим лицом и голосом имеет право… Как?! Как она выжила?
Канцлер не заметил, как черноволосая женщина, до первобытного ужаса похожая на его покойную жену, появилась в кабинете. В отсветах каминного пламени она была совсем настоящей, и Грэм сдерживался из всех сил, чтобы не поверить. Он включил лампу на столе, крепче сжал в руке пистолет и поднялся. Не нужно быть гением, чтобы догадаться – призрак придёт, заявится посреди ночи, мило улыбнётся и назовёт своего мужа мессиром. И тогда стреляй. Не важно, в свою голову или в её. Стреляй!
Закончи всё это.
– Прости, что не появилась раньше, – призрак виновато опустила взгляд и сделала шаг. – Но теперь я рядом. Мы поможем Рэду, и будем всегда вместе. Ты же этого хочешь?
Нортон запоздало понял, что всё это время не дышал. В горле поселился тошнотворный ком, живот потянула вниз холодная рука, а в груди… лёгкие исчезли – вот почему не получается вдохнуть! – и вместе с ними, из-за опасной близости, сердце.
– Мессир? – невинно спросила она, и канцлер оступился и рухнул в кресло.
Получилось сделать вдох – сжатый, прерывистый, свистящий. Револьвер нацелился точно в переносицу женщины и нисколько не дрожал, хотя именно этого опасался Грэм. Оставалось только нажать на курок.
– Ты не она, – хрипло выдавил из себя мужчина. – Ты не можешь быть ею.
Призрак подошла ближе, склонилась к нему через стол, прикоснулась губами к холодному смертоносному дулу. Будто бы зная, что канцлер не выстрелит. Доверяя. И в этой опасной близости ниточка недоверия натянулась до предела, готовая лопнуть в любой момент.
Ну же, стреляй!
Взгляд?.. Прямой взгляд. Не серый, не холодный, не стальной. Не тот, что смотрел на него каждое утро, каждый день рядом, каждую удушающую ночь. Зелёный, живой, мягкий. Жаждущий и страстный. Не лукавый, не потаённо-влюблённый. Не тот.
– Нортон, пожалуйста…
И слеза из уголка правого глаза. Покатилась вниз по высокой скуле, задержалась на кончике острого подбородка и обрушилась вниз, на какие-то совершенно не важные сейчас документы. Захотелось прижать к себе, собрать поцелуями горькие солёные капли, запустить пальцы во вьющиеся цвета ночного неба волосы.
Не она. Стреляй!
Но выстрелить не получается. Сколько ни собирай остатки воли в кулак, сколько ни вспоминай зловещее предсказание безумного сына. А выстрелить ради него? Ради Логрэда – смог бы? Чтобы прийти назавтра, обнять, успокоить. Чтобы всё исправить.
– Сгинь!
Она вздрогнула, отступила и замерла. Покорно ждала суда. Покорно. Это ли Мириам? Это ли её своенравный гордый дух? Но может – запуталась, боится, стыдится. А глаза… Что глаза? Линзы или что-то похожее на последствия проходчиков? Просто – зелёные.
Нет-нет-нет. Не серо-стальные. Не те.
Стреляй!
Да-да. Надо всего лишь нажать на курок – такой лёгкий и послушный. Не сложно ведь? В сердце, голову. Да что угодно!
Может – бредит? И сидит где-нибудь в похожей на ту, что у Логрэда, комнату. И всё ему только кажется. И злосчастный бал, и кабинет, и револьвер, и камин, и лампа, и… зелёные глаза. Не серые.
Не серые, нет.
Стреляй!
А за глаза ли любил? Больше ведь за характер, за стремления, за непокорность… А глаза – как отражение души, бывшие одновременно и ледяными, и тёплыми. Там, в самой глубине зрачков. И теплоту эту видеть мог лишь он. Он и Логрэд.
Не медли!
Что сейчас перед ним? Кто сейчас перед ним? Боится. А почему? Не хочет потерять возможность винить во всём мальчишку, ведь если выстрелит сейчас и окажется, что живая и настоящая, как потом смотреть в жёлтые глаза сына? Как смотреть в свои собственные глаза?
Сейчас же!
Вот почему сторонился. Вот почему запер, а потом сослал. И ту девчонку, с чёрными волосами Мириам и жёлтыми глазами Рэда… Девчонку?.. Почему никогда не задавался этим вопросом? Похожа же. На ту малышку, бывшую ещё леди Райт, когда много – сколько? – лет назад пообещал ей какую угодно лабораторию. Лучше бы не сдержал слово. Лучше бы послушал отца.
Ну!..
В ночной тишине по пустому тридцать второму этажу Центра, где находился кабинет правителя Дженто, раздалось эхо оборвавшего жизнь выстрела.
========== XIV ==========
XIV
Кривые улочки Нижнего были безлюдны. Один правильно пущенный слух, и все мыши попрятались по своим норкам, предоставляя возможность матёрым крысам грызться с разжиревшими котами. Лайэт, на которого и легла обязанность разбросать семена сплетен по Столице, смотрел из грязной подворотни на блестящую махину Центра и неспешно курил. Он не был уверен, что переживёт последующий день, и решил дать себе возможность насладиться последней сигаретой вволю. Умирать не страшно. Особенно если знаешь, ради чего.
– Ты как? – тихий шёпот неслышно подошедшей Джифф заставил мужчину подскочить и затравленно спрятать сигарету, будто бы застуканный во время недостойного занятия ученик семинарии.
Три года назад из лап Карателей его вырвала леди Нивес, и с тех пор Лайэт считал, что живёт в долг. Для равновесия мироздания он стал во всём помогать своей спасительнице. Раз уж она обманула Смерть, та может прийти за ней лично, и тогда лучше быть где-то неподалёку. Держаться неподалёку получалось из рук вон плохо, но бывший проходчик с лихвой компенсировал это исполнительностью и готовностью лезть в самое пекло. Лишь бы командир была цела.
– Может, вздремнёшь? Мы покараулим, – улыбнулась она.
Вот кому точно необходимо поспать, так это ей. Пусть сумасшедший механик и сумел починить довоенный поезд, и транспортировка людей до Столицы заняла куда меньше времени, оставалось ещё множество вскочивших прыщами на заднице проблем по всему городу. А кому, как не командиру, разбираться со всем этим? Вот и носится бедная Джиффи, мелькая то тут, то там. И умудряется подбадривать, разряжать гнетущую обстановку, вселять боевой дух.