— Верёвка вот ещё, — похвастался Ленька. — Для пленных.
— Крепкая, — без тени улыбки констатировал Жук. — Целый взвод можно связать, если хотите — поучу.
— А ты кто будешь? — поинтересовался Федька.
— Откровенность за откровенность, — важно сказал Жук. — Я гонец кардинала Ришелье. Ша, сеньоры! Я шучу. Вы имеете счастье познакомиться с бедным студентом, который мечтает увидеть престарелых родителей. Они сидят на берегу Чёрного моря и плачут: «Где сейчас наш ясный сокол Вася? Хоть бы одним глазком посмотреть на нашего непутёвого сыночка!»
— А почему ты непутёвый? — сочувственно спросил Ленька.
— Потому что науке я предпочёл любовь. — Жук вздохнул. — А любовь, братцы кролики, пардон, сеньоры, — это счастье, смазанное оливковым маслом. Она ускользнула от меня, разбив моё сердце.
— Поехали с нами! — предложил Федька. — Вот было бы здорово!
— Идёт, — быстро согласился Жук. — Святое дело.
— А у тебя есть документы? — вдруг спросил Гришка.
Жук улыбнулся.
— Сеньор Арамис недоверчив! Показать?
— Я, между прочим, Атос, — покраснев, сказал Гришка. — Покажи, чего там.
Жук уже собрался было вскочить на загородку, но мы его остановили и пристыдили Гришку.
— Вы, сеньоры, мне по душе, — заявил Жук, когда Гришка принёс свои извинения. — Вы скрасите мой долгий и трудный путь к престарелым родителям. Несколько дней мы отдохнём в моем замке на берегу моря, а потом спрячемся в каком-нибудь корыте, идущем во Францию. Это дело я беру на себя.
Наш новый знакомый оказался необыкновенно интересным человеком. Несколько часов как зачарованные мы слушали его рассказы о том, как он путешествовал зайцем — других способов Жук не признавал — по железным дорогам и морям, о его житейских приключениях и жестоких драках, из которых Жук всегда выходил победителем благодаря своей ловкости и силе.
— Главное, сеньоры мушкетёры, это внезапность, — поучал он. — Поскольку нам предстоит сражаться вместе, я приведу вам для примера один эпизод из моей бурно проведённой жизни. Однажды, проводив домой любимую девушку, я оказался в окружении пяти угрюмых ребят. Я по наивности думал, что они хотят угостить меня шоколадными конфетами, но, увы, ошибся. Оказывается, эти юноши были недовольны тем, что я любил и был любимым. Чужое счастье сделало их чёрствыми эгоистами, и в знак своего недовольства они решили поставить штамп на моем портрете. И здесь я должен признаться в одной своей слабости. Я ужасно не люблю, когда мне делают больно. Особенно лицу, которое мои возлюбленные, без исключения, находят симпатичным. Их было пятеро, а мы были вдвоём…
— Как так? — возразил Ленька. — Ты же…
— …вдвоём, — недовольно повторил Жук. — Я и внезапность. Ближнего ко мне юношу я ударил ногой, вот сюда. Он сразу понял, что был не прав, и больше ко мне не приставал. Второго — кулаком в живот. Прекрасный удар, сеньоры! Третьему, который бросился на меня, как глупый носорог, я упал под ноги, и он славно шлёпнулся на мостовую, а двое для меня, — Жук поиграл мощными мускулами и обвёл нас весёлыми голубыми глазами, — сами понимаете, сущий пустяк. Вот так, милорды. Между прочим, поезд останавливается. Пока снова не тронемся в путь — ни звука. Думайте и чихайте про себя.
Мы улеглись по своим местам.
— Кстати, — добавил Жук, — на вашу половину уже приходили за сеном. Если вас накроют — обо мне ни звука. Слово мушкетёров?
Я лежал и думал о том, как прекрасна жизнь. Мог ли я мечтать о такой необыкновенной жизни, я, жалкий школяр, пределом желаний которого была пятёрка по контрольной и каждый день мороженое? Это как волшебная сказка: вагон, который везёт нас навстречу приключениям, Вася Жук, первый в моей жизни взрослый парень, который признал во мне товарища, Жук, слушать которого — высшее на свете наслаждение, неожиданности, подкарауливающие нас каждый час и, кто знает, слава, которая, быть может, уже готовится к встрече с нами. Испания! Кто из мальчишек не бредил о ней, кто не мечтал оказаться среди защитников Теруэля и Бильбао. Гренада, Гренада, Гренада моя! Мы ненавидели фашистских лётчиков, разбомбивших Гернику, марокканцев, которые с поднятыми руками пошли сдаваться в плен, а перед самыми нашими окопами забросали республиканцев гранатами… А вдруг дядя Вася возьмёт меня… нет, нас к себе, в танкисты? И домой мы вернёмся вместе, и если меня попробуют выставить из комнаты, когда дядя Вася рассказывает, он не позволит: «С ним я воевал, от него у меня секретов нет!» А в школе…
У вагона послышались шаги: нашу дверь отворяли. Скорчившись под тюками прессованного сена, мы старались не дышать.
— Пожалуйста, смотри, — произнёс чей-то недовольный голос, — только головой ручаюсь. Я от вагонов не отходил.
— Вроде человеком пахнет, — неуверенно произнёс другой голос. — Влезай сам, у меня нога болит.
Я боялся, что человек, который влез в вагон, оглохнет от бешеных ударов моего сердца.
— Это картошка преет, — голос звучал в полуметре от нас, — человек, он по-другому пахнет.
Мы услышали лязг засова и удаляющиеся от вагона шаги. Поезд двинулся. Мы сбросили с себя тюки. Леньку трясло, а лицо его было до того белым, что я испугался. У Гришки глаза блестели ещё ярче обычного, а Федька презрительно улыбался.
— Так они нас и нашли, — проговорил он. — Жук, вылезай.
— Вас небось ищут, сеньоры, — заявил Жук, прыгая вниз. — Никому по секрету не сообщали о своих жизненных планах? Учтите: болтун — находка для шпиона. Быть может, в контрразведку генерала Франко уже поступили шифрованные донесения о вас.
— Ты остроумный, — с уважением сказал Федька. — Вроде нашего Усатого.
— Историк, — пояснил я. — Гришка его любимчик, потому что всегда читает вперёд. «Илиаду» прочитал и «Одиссею».
— Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, — продекламировал Жук. — Уважаю Гомера, симпатичный был старикан. А знаете ли, мушкетёры, что делает солдат в свободное от кровопролития время?
— Пишет домой письма, — сказал я.
— Чистит оружие и готовится к новым сражениям, — догадался Гришка.
— Шуткой поднимает настроение товарищей, — важно изрёк Федька.
— Все это имеет место, — одобрил Жук. — Но потом он играет в карты. Ибо в игре он находит забвение. Садитесь, научу.
Полчаса спустя мы с криками и проклятьями резались в «очко». Сначала играли просто так, потом на мелкий интерес и вошли в такой азарт, что Жук с трудом добился перерыва на обед. К вечеру мы проиграли всё, что было в мешке и на себе. Наше преклонение перед новым знакомым перешло в слепую ненависть.
— Ставьте пистолеты, — ещё раз предложил Жук, тасуя карты. — Авось отыграетесь, сеньоры. Помните, как Атос разделил Гримо на десять ставок?
Шутка не была принята.
— Не будем ставить пистолеты, — угрюмо сказал Федька. — Подавись нашими ботинками!
— Ого! — насмешливо сказал Жук. — Меня оскорбили. Бросаю перчатку!
— Давай! — яростно воскликнул Федька. — На кулаках!
Жук рассмеялся.
— За кого вы меня принимаете, господа мушкетёры? Надевайте свои камзолы и ботфорты. И благодарите за урок, цыплята! А я пойду спать.
Мы в полной растерянности переглянулись.
— Прости нас, Жук, — проникновенно произнёс Федька. — А то мы взаправду подумали, что ты сволочь.
Мы бросились обнимать оскорблённого Жука, который со смехом от нас отбивался. Потом мы легли на сено, и Жук до ночи рассказывал нам истории из своей жизни. Мы были потрясены, когда узнали, что он вынес из горящего дома десять человек, за что сам Калинин лично пожал ему руку, буквально из-под колёс трамвая вытащил ребёнка — и поймал шпиона! Настоящего диверсанта, который пытался взорвать железнодорожный мост. Жук его обезоружил, но в последний момент диверсант ударил его ножом в плечо.
— Вот сюда, — Жук показал длинный шрам. — Можете пощупать, соблюдая очередь.
Мы с благоговением пощупали. Каждый из нас отдал бы палец за такой замечательный шрам.