А меня тоже пинают. Да это и придумать надо было – остановиться, как вкопанному, посреди платформы. Но я стою и не могу оторвать от нее глаз. Не сказать, чтобы особо ощущал что-то, просто стою и смотрю. Сейчас она зайдет, сейчас ICE проглотит ее, а я останусь. И неизвестно, когда потом уже в следующий раз ее увижу. А сегодняшний день или что там еще от него осталось, не заладится, я это чувствую. Непонятно, как буду спать, и какая сцена из жизни ее детей приснится мне этой ночью.
Она, кажется, нашла свой вагон и сейчас войдет в него. В этот момент она внезапно поворачивает голову и видит меня. Наши взгляды встречаются. Не могу сказать, что что-то чувствую. Кажется, рад, что она увидела меня, а я – ее. Меня это несколько успокоило. А ей надо идти, иначе она не успеет. Долго ICE не ждет даже на нашем вокзале. Она стоит неподвижно еще мгновение, ее толкают уже совсем остервенело, но она больше не сопротивляется.
- Meine Damen und Herren auf Gleis neun, bitte steigen Sie ein. Vorsicht an den Türen und bei der Abfahrt des Zuges. Уважаемые пассажиры на девятом пути, пожалуйста, пройдите в вагоны. Будьте осторожны при посадке и при отправлении поезда.
Она заходит, ее съедает серебристо-белая автоматическая дверь с красной полосой, и поезд трогается. Сейчас он в акватории нашего громадного вокзала, заложенного десятками километров рельсов, и двигается наружу с крытой территории медленно, как толстый, важный питон, белый с серебром. Кажется, она обернулась, посмотрела еще раз на меня сквозь стекло? Я не разглядел, хоть и стоял еще некоторое время, провожая взглядом красные огни его хвоста. А я, кажется, успокоился, сам не зная, отчего.
Вечером она звонит мне, звонок ее застает меня еще в офисе. Я не стирал ее номера – к чему подобная мелодраматика? Все равно помню его наизусть. Ничего, еще забуду. На все нужно время. Да она и не звонила все равно.
У меня как раз закончилась ТельКо. Я разговаривал, по привычке расхаживая по кабинету, руки в карманах, нащупывая колкий рельеф. Выглядывал со своего восемнадцатого в предрождественскую темноту за окном, испещренную тысячами огней всех цветов, размеров и яркости свечения. Вон опять какие-то дебилы не пропускают вперед скорую и им говорят по громкоговорителю, чтоб разъезжались. А теперь спокойно беру телефон – отчего не взять?
Радуюсь вообще-то ее звонку, если честно. Как днем обрадовался, увидев ее на вокзале. Уже поздний вечер и моя дневная усталость удесятерилась. Но вот я увидел ее номер, меня словно раскручивает что-то, и я забываю об усталости.
- Привет, - раздается ее голос, тихий и задумчивый, словно обращенный к самой себе – вот пришибленная. Звук его все же застает меня врасплох. – Андрей, да я хотела сказать... Я тогда... забыла... вернуть тебе...
Чего? Что вернуть? А-а-а... Бл...ть. Одно ее слово, и я, бл...ть, знаю, о чем она. Сразу понял. Забыла. А увидела меня сегодня днем – вспомнила. Должно быть, мои глаза сияют, как е...аные бриллианты, а зубы у меня белые, как жемчуг, хотя сегодня я ей их и не показывал. Вот ведь не думал. А ну, давай-ка ковырнем тебя. Правда, сейчас уже неважно, но хочется же узнать, так, ради интереса, за кого ты меня держишь.
- А что там? – спрашиваю бодро, деловито. – Бриллианты же и жемчуг только?
– Да.
Да она тормоз. Да какой же она тормоз. Типа, пока трахал ее, то и дарил стеклярус, а теперь – финал, значит, гони назад. Так я должен думать в ее понимании?
- Как-нибудь занесешь, - говорю. Потом не выдерживаю все-таки напряжения, повышаюсь: – Не к спеху. В конвертик положи, пролезет же в почтовый ящик, - рявкаю под конец.
Дура, добавляю про себя, смакуя все это. Она понимает, видимо, что над ней издеваются и не говорит ничего больше. Меня форменно прет от ее пришибленной глупости, мне приятно прикалываться над этим. Всегда из-за гребаных денег парилась. Всегда. Меркантильная немеркантильность. Надеюсь, теперь хватит мозгов не напрягать меня больше, не оскорблять напоминанием о побрякушках, подаренных ей мной? Мне ничего от тебя не надо. Какие же мы правильные. Высоких моральных устоев. И мне от тебя ничего не надо. А все эти побрякушки хочешь, в одно место себе засунь.
Тут я вспоминаю, как уговаривал ее сделать операцию, которую сам хотел оплатить. Да, видимо, теперь глаза ее в пролете. А им реально надо. И я мог бы, чисто чтобы доказать ей, что деньги – это ерунда... Только как сказать ей про это? Разве она будет теперь слушать? Разве возьмет бабло? Меня злит, что я вообще из-за этого парюсь. Пытаюсь убедить себя, что это не должно более волновать меня.