Молчим оба, не зная, как завершить этот дурацкий разговор.
- Ладно.
- Ладно.
Короткий, тихий писк. Наконец-то.
Вот дура. Если у тебя не все дома – ну и страдай от собственной дурости. Но мне зачем? Ведь было же все почти нормально. Все, типа, устаканивалось уже. Зачем я только тебя увидел. Зачем напомнил о себе. А ты мне – о себе.
Ты хорошая... Так когда-то говорил я про нее. По-моему, ни разу в глаза ей не сказал. А тем и лучше. Она не хорошая и не плохая, просто глупая.
«А я?» – спрашиваю я у красного хвоста машин внизу. По-моему, у меня довольно независимый характер. Поэтому и повелся когда-то на нее, такую странную и неординарную. Поэтому и решился тогда на то, на что решился, говорю себе, говорю тому, что снова тихонько колет меня. Вернее, я же помню, как все было. Это было даже не решение, а внезапный порыв, какая-то уверенность, что мне именно это нужно.
Именно это – усмехаясь, извлекаю его, это, наконец из недр своего кармана, достаю на свет божий золотое кольцо с сапфиром. Сапфиром светло-голубым, как небо, как океан, как... она, так думал я тогда, когда впервые его увидел, далеко отсюда, в том море света и тепла. Только вода там была холодная.
Камень крупный, торчащий, в высокой, выпуклой оправе. Колючей. Само кольцо довольно странной формы, узкая сторона золотого ободка прилегает к пальцу, а широкая – нет. Кольцо странно торчало над пальцем у продавца, когда она надела его, чтобы продемонстрировать. Словно стоячий воротник. Поэтому, когда смотришь на него со стороны, возникает трехмерный эффект. Ювелир на Тенерифе сказал, что сейчас это модно. Мне было абсолютно положить, я взял бы его, даже если б было немодно. Я заметил его издалека, его голубизна лазером резанула мне глаза, затмила собой на миг и небо, и море, и я почувствовал, что мне нужно именно оно.
А потом мы словно сдружились с ним. За то короткое время, что мы с ним успели друг друга узнать, я приучил себя носить его в кармане. Я перекладывал его в карман тех брюк, в которых был. Как близорукий утром первым делом тянется к очкам, так и я, одевшись, первым делом совал руку в карман, чтобы почувствовать, как оно там колется. Я так привык к нему, что оттягивал тот миг, когда придется расстаться с ним. А теперь? Мне, наверное, уже не придется с ним расставаться. Я рад? Так лучше? Не лучше, думаю раздраженно, с остервенением засовывая в карман колючую стекляшку.
Мне абсолютно не хочется сейчас разбирать то свое решение на Тенерифе, благодаря которому она, стекляшка эта, поселилась у меня в кармане. Все, что хоть как-то способно напомнить мне о ней, о нашей с ней совместной жизни, меня раздражает. Но мысли лезут сами собой. Что побудило меня тогда к тому решению? Сам не могу сказать. Просто порыв, хоть я и думал, что не привык руководствоваться порывами. Порыв безосновательный, не основанный ни на чем логическом, двигавший мной даже вопреки здравому смыслу. И вот теперь я осознал, насколько далек был тогда от правильных решений. А это чертовски больно и неприятно.
Так что пусть колется дальше. Пусть напоминает мне, что все красивое на самом деле колючее. И ненужное, только лишние проблемы с ним. А теперь мне надо отойти от этого тупого разговора, отойти от нее.
Какой я слабак. Понял, что прогнать-то – прогнал, но полностью отпустить ее я еще не готов. Да ладно, чего самому себе врать. Понял я это фактически сразу, как только ее сутулая фигура скрылась за углом на выходе на парковку, тогда, в последний раз, когда выпнул ее.
Мой мозг сказал мне, что я должен ее прогнать. Но то, другое, эмоции, что ли, они включили теперь тоску и беспокойство. Они начинают точить меня и вот теперь уже, оказывается, я решил, что она должна помучиться столько, сколько мне будет угодно, а потом я верну ее, когда захочу. И она вернется, само собой. Вернется - вон, ревела, значит, раскаивается в содеянном. Локти кусает, точняк. Да, да, достали уже, твержу я им, эмоциям. Отмахиваюсь, заговариваю зубы. Отвлекаю, как отвлекают детей: «Да, да, мы еще вернемся в этот магазин и купим тебе эту машинку, это просто сейчас у нас денег нет». И ребенок думает, что раз взрослый посулил, значит, так оно и будет. Он искренне верит, что еще вернется туда, куда возврата нет. А сейчас он успокоился, потому что пока не понял этого.