- Слушай, я что-то такое предполагал. Располагаю информацией, что это подстава.
- Да? С чего это?
Ни с чего. Просто уцепился в него, в этого «Бах-ты-ярова», как в средство для отвлечения.
- Хорошо его знаешь? – ковыряет он, не получив от меня ответа. - Он тебе кто?
Земляк. Типа.
- Никто. Через комьюнити энгейджмент с ним познакомился.
А что, правда же.
- И на хрена тебе? Как-то не вяжется с тобой, - смеется он, но во взгляде его читаю уже некую пытливость, профессиональную, возможно. Ишь, преобразился как.
- Слушай, да просто я в курсе, что он на самом деле на практику хотел поступить. В какое-нибудь социальное учреждение. В школу. Или в стардом. Ну, ресоциализация и тому подобная хрень. Пока не получалось просто.
Эльти явно забавят мои извивания:
- Нет, я все понимаю. Только ему-то давали шанс ресоциализоваться, - говорит он, е-мое, почти строго так и поучительно. - Ты думаешь, он почему метадона столько натаскал? Думаешь, бесплатная эта бадяга, только потому что ее всем этим лунатикам «за так» выдают? Или государству дешево обходится? Ты вообще в курсе, за сколько это толкнуть можно, что у него нашли? – он реально вошел в азарт. - Экки, они и так себе устроили пожизненный детсад, а этот захотел еще детсад со всеми удобствами. Только скажи мне, ты-то тут при чем?
О чем это он? О том ли, что, хоть мы с Бахтыяровым и выросли оба на постсоветском пространстве, но вот он – он и вот он – я? Возможно. Но разбирать, почему он не стал мной, я не собираюсь. К чему? Мы же в настоящем живем.
Так что – спокойствие. Только спокойствие. Если потеряю контроль над собой, все пойдет к чертям, и ни хрена я не добьюсь. И я равнодушно говорю ему, что дело не во мне. Просто в Эльзе, ну, в этом самом общежитии у Бахтыярова был давнишний и хорошо известный всем стеб с одним чуваком, который умер от передозы как раз в тот день, когда нашли метадон у Бахтыярова. Фур, Герхард Фур. Он совершил суицид по личным причинам. Уверен, метадон был его, не Бахтыярова. Вероятно, он стырил его у субституционного врача или в друккрауме, вероятно, не в одном. Тырил в течение многих месяцев. Его долго не было, пропадал где-то. Говорили, что он был абсолютно трезвым, но, возможно, все еще числился до сих пор, как субституируемый. А Бахтыярова пытался привлечь к распространению. А когда тот отказался, наехал на него. А у Бахтыярова и так психика слабая, расстроенная, ему много не надо, вот он и свалил, а Фур подкинул ему метадон. Зачем – я не знаю, может в отместку. Просто посмертно подставить хотел. А сам обнюхался смесью героина с кокаином.
- Это только моя версия, конечно, но проверить, думаю, легко.
Над ухом плещет фонтан, а я болтаю с ним доверительно, спокойно. Доверяю ему судьбу одного – знакомого, скажем так. Зачем мне все это? Не знаю. Кажется, отвлекает немножко.
- Тем более, что Бахтыяров ходил себе спокойненько на фергабе к фрау доктор Кевес, она – его субституционный врач. Никаких косяков за ним не наблюдалось, уверен, она подтвердит. Он делом заняться хотел, - повторяю, изо всех сил стараясь не придавать своему тону никакой настойчивости или вообще чего-либо слишком броского.
Он задумался. Его аргументы я знаю. Я изложил ему свои. Он мне ничего не должен.
Но он – человек, говорил же я уже. Поэтому пожимает плечами:
- Ладно, преподнесу вашим, пусть возятся.
Я утвердительно киваю и добавляю:
- Только... возможно, он плохо знает язык. Скорее всего, ему понадобится судебный переводчик с русского. Пусть предоставят ему, когда будет давать показания.
- Разберутся.
- Уверен, моя версия подтвердится.
Интересно, что будет, если нет. Что из того, что здесь экспромтом наплел я, так и было в натуре? Интересно, Бахтыяров вообще в состоянии будет что-либо сказать и при этом не облажаться?
Но мы с Эльти вроде договорились, а остальное от меня уже не зависит.
Когда на прощание Эльти жмет мою руку, на лицо его наползает все тот же пристально-пытливый взгляд, и он говорит просто и спокойно, констатируя факт:
- Siehsch‘ scheiße aus. Выглядишь дерьмово.
Знаю. И это не только видуха.