Рассказать анекдот? На следующий день повторяется то же самое. То ли она пасет меня, но, когда выезжаю в парк, вскоре нагоняю ее. А раз нагоняю, то обгонять уже не собираюсь. После, когда мы разъезжаемся, я опять прорабатываю все в ударном темпе, и соображаю, что сегодня инстинктивно выехал в то же время, что и вчера. А, пропустить ее боялся, усмехаюсь сам себе. Придурок.
День третий. В этом городе найдется десяток способов добраться из моей квартиры в офис. Понятно, я не собираюсь пользоваться ни одним из них, кроме моего кросс-байка. А она, по ходу, тоже. Сейм плейс, сейм тайм – мы, как штыки. Эта странная закономерность напоминает мне колючку у меня в кармане, периодическое щупанье которой дошло у меня до уровня нервного тика. Теперь я и от этого зависим.
На четвертый день я, едва проснувшись, замечаю, что рвусь к одному только – как бы поскорее оказаться в парке. А она и сегодня там будет. Вот она. Так. А я не могу уже без этого. Она, кажется, тоже. А вот это уже лишнее.
Конец декабря. Сейчас темнеет неимоверно рано и быстро. На восемнадцатом возле лифтов выхожу на северный балкон, с которого видно Свисс банк. И Е-11. Почему-то никогда не смотрел туда целенаправленно, а теперь смотрю. Смотрю в ее освещенное окно, хоть оно так далеко, что видно только маленький огонек. Но это оно. Между нашими офисами один небольшой квартал с правой стороны Нюрнбергского, с левой – Европа. Ее кабинет на восьмом этаже и кроме ее окна у них с этой стороны нигде не горит свет.
Нет, все это, конечно, хорошо, пока полезным образом настраивает на работу. Только вот в зависимость впадать не надо. Лишнее. Какого хрена она решила, что мне это вообще нужно? Нет, все это мы уже проходили. Над собой работали. А сейчас – да это не иначе, как рецидив очередной под личиной безразличия. А этого я уже не допущу.
Поэтому, когда наступает день пятый, я выбираюсь из дома раньше и еду по Эльзенбергскому парку. Здесь, у пруда, на узкой, выложенной брусчаткой дорожке возле «Виллы» у нас с ней за эти три дня установилось что-то вроде места встречи. Здесь я догонял ее и ехал с ней рядом. Здесь сейчас нет ее, как я и думал. А меня колет что-то, но я сам внушаю себе: «Терпи, так надо», - и еду дальше один, хоть что-то во мне норовит остановиться здесь и приземлиться на одну из скамеек, расставленных вокруг пруда. Eisfläche nicht betreteten. Lebensgefahr. По льду не ходить. Опасно для жизни. Ага, точняк, опасно. Иногда, раз в пятилетку даже этот пруд замерзает, вот и поставили тут эту табличку. Другую, запрещающую кормить уток, расположили на том берегу, возле лавочек напротив. Те лавочки – насиженное место здешней алко-тусовки, которая и сейчас уже схлестывается потихоньку. Бена нет среди них случайно? Да нет, не его профиль. Ломи давай, тебе здесь ловить нечего. И я ломлю.
Она подъедет позже и, возможно, почувствует досаду, не увидев меня здесь. А ведь наверняка думала, что снова приручила. Радовалась, ручки потирала. Как бы не так, думаю с ухмылкой, попивая кофе возле контрольно-наблюдательного пункта на террасе на двадцать седьмом. Отсюда прекрасно видно Театральную и то место, на котором мы с ней обычно разъезжались.
Вот она, едет. В то самое время, как и должна была. Сейм плейс, сейм тайм. Непонятное удовлетворение жжет меня, когда она останавливается возле Старого Театра и смотрит на окно моего кабинета, а на лице у нее грусть.
Да какого черта. Какая мелодраматика. На место злой веселости во мне появляется жалость к ней. И меня злит, что жалею ее, как дурак, поэтому за жалостью сразу приходит раздражение. Это она сейчас так выеживается. Видно, бросил ее тот, с которым она там зажигала. Заскучала, а тут Андрей-лох подвернулся. Вот и трусил за ней все эти дни, как пес. Чуть к рукам опять не прибрала. И не хрена теперь так глазками хлопать, слезу выжимать. Не прощу все равно. Шанс просишь? Не дам тебе шанс, не надейся.
Тем пронзительно-ярким ноябрьским днем я узнал то, что узнал. Удар был настолько сильным и сокрушительным, что спокойно проанализировать ситуацию, проанализировать ее и ее отношение ко мне я тогда попросту не мог. Я не хотел лезть в это, не хотел задумываться над тем, что же она все-таки ко мне чувствует. Я не о том, что она говорила сама, нет – хватит мне этого, наслушался. Я в плане: что она чувствует в действительности? Почему сделала то, что сделала? И каково ей сейчас?