Я заезжаю на парковку перед домом и боковым зрением вижу, что Оксанка уже ждет меня. Она стоит неподалеку. Скоро начнет темнеть. Холодно, но на ней коротенькое полупальто, отороченное мехом, мини-юбка и сапоги почти до колен, на шпильке. Секси. Очень. Для меня вырядилась? Дура, усмехаюсь. Она не двигается с места при виде поршня, потому что не знает эту машину и не знает, что сейчас из нее выйду я. Вероятно, она здесь давно, возможно даже несколько часов. Мы не договаривались о времени, а ключ свой она мне вернула тогда. Готово, можно раскручивать. Четыре слова про любовь. Что ж, поехали. Мотор.
Сначала из машины выходит Джесси, не дожидаясь, что я открою ей дверь, эмансипированная же. Секундой позже выхожу я. Джесси опять над чем-то смеется и громко мне что-то говорит, правда, я не слышу.
Тук-тук. Это стучит кровь в висках. Тук-тук. Я не смотрю на Оксанку, но чувствую ее присутствие. Знаю, где она стоит. Чувствую на себе ее взгляд. Слышу свист судорожно выдыхаемого ею воздуха.
Четыре слова про любовь. Перед глазами у меня она, та к которой сейчас стою спиной и которой не вижу. Зато ей хорошо видно меня. Четыре слова про любовь. Я медленно подхожу к Джесси и с улыбкой беру ее за руку. Она не сопротивляется, на губах ее играет шаловливая улыбка. У нее красивые губы, думаю я, не видя их. И работает она ими неплохо, кажется. Четыре слова про любовь - и я умру.
Я немного разворачиваю ее, так, чтобы Оксанке было лучше видно. Теперь и я увидел ее. Тук-тук. Даже не глядя ей в глаза, на расстоянии вижу, чувствую ее застывший, замороженный взгляд. Подаюсь вперед, склоняюсь к Джесси. Четы-ре сло-о-ова про-лю-бовь.
Полуулыбаюсь Джесси. Меня абсолютно не тянет ее целовать, но надо. И не только целовать – надо еще, чтобы все было максимально правдоподобно, вот я и бросаю очень быстрый взгляд на Оксанку. Готово. Четы-ре-сло-о-о-ова-про-лю-бовь. Я не люблю тебя. Тебя я не люблю.
Запечатлев ее у себя в мозгу, с улыбкой закрываю глаза и сливаюсь губами с Джесси. Приоткрыв один глаз, боковым зрением поглядываю на то, как там, в стороне, невидимо и неслышимо корчится Оксанка. Или не корчится? А надо, чтоб корчилась. Я же корчился. Корчусь до сих пор, просто снаружи не видно. Вкладываю в свои губы, свой язык, свои руки максимум убедительности, чтобы ни у кого на свете не осталось сомнения.
Оксанкин образ, воспоминания о вкусе ее губ, ее языке, ее теле, о ней – все это здорово мне помогает. Помогает хорошенько щупать Джесси, тискать ее выпуклости, дырявить ее горло языком, сосаться с ней именно так, такими движениями и с почти такими же ощущениями, с какими сосался с Оксанкой. Просто надо внушать себе, что это Оксанка. И я внушаю. И внушаю. И внушаю.
Все видишь, девочка? Хорошо тебе видно? На, посмотри еще. Все видишь и вспоминаешь все? А вот и хорошо.
Я не люб-лю-у тебя. Те-бя-я-не-люб-лю-у... люб-лю-у... люб-лю-у... – у меня в башке истерически рыдает Самойлов, и пьяное эхо, пиная, подбрасывает его люб-лю-у, а оно, то и дело подскакивая на очередной волне, плавает какое-то время в моих ушах с завывающим барахтаньем.
И вот еще в чем прикол: мне вставляет от всего этого. Меня возбуждает – не телка, которую сейчас облизываю на ее глазах, нет, это – так, пластика, механика. Вспомогательный материал. Как ни странно, колоссальная работа происходит у меня в голове и то, что там происходит, творит со мной премилые вещицы: у меня неимоверный стояк. Меня возбуждают ее ревность, ее боль, ее страдание, которые, тешу себя надеждой, испытывает она сейчас.
Слышу вдруг какое-то пыхтение – это Джесси уже задыхается у меня в руках, а я, не стесняясь ничего и никого, сжимаю сквозь одежду ее грудь и сую руку ей под платье. Даже для нее, такой раскрепощенной и разогревшейся, это – ту мач.
Она со смехом отстраняется: «Не здесь же». «Еще», - требую я также со смехом, бросив предательский взгляд вбок. Воображаю, как накрыло от этого Оксанку. Пытаюсь удостовериться в этом еще раз, но теперь Джесси будто что-то улавливает. А вот это уже не к чему. Прежде чем она в состоянии вычислить, я жадно толкаю ее внутрь. Боком вижу, как Оксанка, медленно развернувшись, трогается с места. Все, харэ. Занавес.
Мы еще целуемся в лифте, вернее, это Джесси меня целует. Теперь, когда Оксанка не смотрит, у меня как-то пропадает охота целовать эту.