В конце концов она сказала, что будет записывать такси на проект, из-за которого ей придется оставаться, а я, тем не менее, потихоньку начал снабжать ее бумажными, обнаруживаемыми ей с негодованием.
Сейчас эльзинцы наряду с нами покорно проходят короткий инструктаж, потом мы все вместе идем получать материалы – малярные валики и ведра с побелкой - и топаем белить их коридоры.
Разумеется, я стараюсь не терять из глаз Оксанку. Нет, они тут ребята и правда смирные, но это я так, по привычке. Больше угораю с нее, как она орудует валиком, словно заправский маляр. После побелки потолков мордашка ее кое-где в белых точечках, а на что похож я, и подавно не знаю.
За работой мы разговариваем понемножку со своими напарниками, со всеми наравне. Говорим в основном о работе, которую как раз делаем. Понемногу я различаю по видухе, живости разговора и резвости движений, кто из эльзинцев находится примерно на какой стадии реабилитации. Без субституции не обходится никто из них. Большинство – местные, но не все. Скорее всего, те, кому на вид за тридцать - бывшие героинщики. Сейчас это, блин, немодно, нынче хавают синтетику, от которой, как я узнаю, «вставляет быстрее».
Когда мы с одним чуваком из них продвигаемся мимо одной из дверей, он показывает нам скрытую за ней довольно просторную комнату, забитую всевозможными вещами. Стены и поток ее очень искусно разрисованы либо масляной краской, либо акрилом – не знаю, да и не спрашиваю. Тематика, насколько я успеваю заметить, религиозная, какие-то там мадонны, голубочки и святые духи, но выглядит вполне круто. Я впечатлен, что и говорю ему сдержанно. Он так же сдержанно и скромно благодарит за похвалу. Имени его я не запоминаю, вернее, не помню, чтобы он мне его называл. Как-то прозевали мы познакомиться друг с другом. Он маленького роста, смугл и похож на итальянца.
Наконец мы добеливаем весь длиннющий, сволочь, коридор. Напарник тыкает пальцем в последнюю дверь:
- Тот чувак, что жил здесь, пропал месяц назад.
- В полицию заявляли?
- Заявляли.
- И чего?
Вместо ответа он пожимает плечами.
Признаться, я немного задолбался, но мы и заканчиваем работу еще до обеда и присаживаемся у них на этажной кухне. Те из них, что поживее и порезвее, спокойно и ненавязчиво рассказывают нам об их жизни в общаге и вообще. Я по привычке сажаю Оксанку к себе на колени. Наши с ней и без того уже убитые джинсы и футболки теперь еще замазаны белым, ботинки – тоже. Она собирала волосы в узел, который я теперь раскручиваю. Мне нравится, когда ее волосы распущены.
Мы с ней особо не сюсюкаем и больше молчим. Когда же перебрасываемся парой слов на русском, я замечаю, что один чувак в длинной, черной вязаной шапке, из-под которой свисают длинные темные волосы, оглядывается на нас. Внешне он мало отличается от остальных эльзинцев.
Потом мы все вместе плетемся в какую-то очень раздолбанную кафешку, мимо которой я раньше просто проскакивал. В ней наши организации угощают эльзинцев.
Тот чувак берет себе чай и садится рядом с нами.
- Русак? – без вступления спрашивает он меня по-русски.
Я киваю. Потом зачем-то протягиваю ему руку: - Андрей.
- Бенба, - жмет ее он.
- Че? – непроизвольно переспрашиваю я. Но прежде чем я успеваю максимально вежливо произнести: «Прости, ты не мог бы еще раз повторить, как тебя зовут, а то я не расслышал», он уточняет:
- Можно просто Бен. Или Узбек.
- А… Так ты че – из Узбекистана сам?
- Ну да.
– Это – Оксана, - и он жмет и Оксанкину руку, а она сдержанно улыбается. Скромно молчит, не встревает в разговор.
– Давно тут живешь? – спрашиваю его просто. Никогда не видел его на улице. Или внимания не обращал просто.