Танго сменяется сальсой или чем-то там еще латиноамериканским. Оксанка-мальчик прижимает Ленку-девочку к себе и, прижав свое энное место к энному месту той, форменно качает ее тело своими бедрами, которые лишь угадываются под мужскими брюками. Глядя Ленке в глаза все с той же властной, собственнической нежностью, она проводит пальцем по ее щеке, затем стискивает Ленку своими длинными клешнями.
В зрительном, мать его, зале, что кольцом сформировался вокруг этой порнографии, уже творится черт знает, что. Тут тебе сплошь и рядом свистящие, хлопающие, воющие мужики, попавшие на горяченький стриптиз.
Когда ее руки медленно скользят вниз по Ленкиной спине прямо к заднице, вой перерастает в рев, как на стадионе. Только им, этим болельщикам, кое-чего не хватает: «Ausziehen!» Раздевайтесь, требует кто-то. Но это не входит в планы хореографа.
(Увидишь у него на лице?)
О, нет, на нем лишь обаяние
(Или почувствуешь в нежных его объятьях?)
О, нет, то просто его руки обнимают
Узнать захочешь,
Любит или нет:
Пусть поцелует и тогда поймешь.
(Так и поймешь, о, да).
О, в поцелуе все
(Все - там).
Знаю я ее эти покачивания бедрами и вертение жопой, знаю все. Это не ново. Тогда почему ж меня так ломит, пока смотрю, не отрывая глаз? Смотрю, сидя в сторонке, киряю по одной, не слышу, что там вокруг них, вокруг нее ревет эта толпа – интересно, сколько из них готовы сейчас ее трахнуть? – не слышу, что там пытается мне втереть Майнхольд.
А что обо всем этом думают наши жених с невестой? С трудом отрываю взгляд от танцпола – и, не дойдя до Штеффена, встречаюсь глазами с Настюхой. Ее пристальный, пронзительный взгляд готов продырявить меня насквозь. Отворачиваюсь и смотрю дальше на Оксанку.
Обними его, сожми покрепче -
Так и узнаешь то, что хочешь знать.
Если это любовь, если правда любовь,
То там она, в его поцелуе.
Что это за взгляд у нее такой новый? Сосредоточенный. Откуда эта легкая, победоносная улыбка на ее лице? Как правдоподобно играет она роль мужика, сдержанного, серьезного, властного, но способного на реальную страсть. От кого она этому научилась? У кого содрала движения, мимику, жесты? Кто тут хореограф? А что, мать ее, непонятно, что вся эта порнуха – Оксанкина бредовая идея, ее и только ее?
Она вошла в роль, думаю. Или это не роль вовсе? Это она? Ей нравится, когда ей так свистят, хлопают и воют? По крайней мере, ее это не смущает, и она, эта чертова шлюха в мужском костюме и галстуке, преспокойно дотанцовывает номер со своей кралей.
(А как он ведет себя?)
О, нет, не это.
Да ты не слышишь, что тебе я говорю -
Узнать захочешь,
Любит или нет:
Пусть поцелует и тогда поймешь.
(Так и поймешь, о, да).
О, в поцелуе все
(Все - там).
Музыка затухает, проваливается под рухнувшие на них аплодисменты и выкрики, а Оксанка-мальчик – она вообще любит верность образу – под стать концовке песни прижимает к себе Ленку и, нежно глядя ей в глаза, имитирует страстный поцелуй.
Бутафорский поцелуй, но такой, от которого во мне все сжимается и – сука, какая сука... – я подобно врачу реанимации, лишь способному установить факт смерти, беспомощно устанавливаю факт, но не смерти, а... жизни. У меня в штанах.
- Вау, девочки... – тамада хватается за сердце, делая вид, что ему трудно дышать. – Это было... – потом выдыхает воздух: - Девчонки, у меня просто нет слов. Можно поинтересоваться, вы кем работаете? Кем? Уважаемые зрители, кто из вас поверит, что наши девочки – они уже «наши девочки»... е...ать... – работают... юристом и учителем!
Опять шквал криков, которые удается переорать тамаде: - Оксана, Лена, желаем вам и впредь успешно трудиться на вашем поприще! Но если вам надоест ваша работа – тут уже поступили предложения помочь вам поменять род деятельности!
Они скромно благодарят за проявленную заботу и даже позируют в обнимку фотографу. Затем она, эта чертова ведьма, отрывается от своей «девочки», оборачивается прямо на меня и бросает мне в глаза, в самую душу короткий, но выразительный, пронзительный взгляд. Мол, смотрел? Видел ли? И эти две чертовки смываются в свою «гримерную».