- Так на метадоне не клево?
- Не-а. Мутно. Туманно. Все пох…й. Заторможенно как-то. Не хочется ниче. Не знаю, если б дозу снизить, то, может, получше было б. На гере совсем не так было. То вверх, то вниз, даже торчалось всегда по-разному.
- Так это разве не опасно сейчас? В смысле, ты разве не можешь? Ну… – по ходу, ему положить, мои вопросы его не долбят. Ломка у него чисто физическая.
- Опять сесть на геру? Я не знаю, как у других, но на герыч меня больше не тянет. Организм на метадоне его не принимает жестко уже. Метадон действует совсем по-другому, в башке - тоже.
- Значит, совсем не тянет?
- Ну как сказать… Чего-то не хватает.
Что там Оксанка говорила про беседы на отвлеченные, отвлекающие темы? Не совсем его исповедь тянет на это. Но если ему охота об этом своем поговорить – в конце концов, за этим же мы сюда сегодня приперлись. Но теперь он смолкает.
- Слушай, а что за имя у тебя такое? Погоняло?
- Бенба? Уменьшительно-ласкательное, - усмехается он. - Меня вообще-то Вениамином зовут. Вениамин Бахтыяров.
- Так ты реально узбек?
- По отцу.
Ну да, теперь, понятно вообще-то. Смуглокожий, с длинноватым носом, глаза явно восточные – среднеазиатские, значит? Да, наверное. Не знаю. Узбекистан – Средняя Азия же? Одет в серо-черное, шапку свою по ходу не снимает ни при каких обстоятельствах.
- А вы, ребята, откуда сами?
- Из России, - говорит Оксанка.
- Из Казахстана, - говорю я.
В общих чертах рассказываем ему о себе, не заостряя внимания на работе, как будто нам должно быть перед ним за нее стыдно. Он особо и не расспрашивает, то ли понимая, что все это все равно не из его пьесы, то ли ему пофигу.
- Я уже который раз участвую в ваших мероприятиях, - разглагольствует один чувак из местных эльзинцев. – То, что вы делаете - это супер для нас, правда, - не знаю, это он про побелку, общение или бесплатную колу. Или про все вместе взятое. - Только почаще можно бы.
Я слышу, как то ли Клаудия, то ли берговская телка высказывают вслух мысль, что теперь – наш черед пригласить их на «экскурсию» в наши офисы. Кофейком угостить или, там, водой да орешками из автомата на двадцать седьмом. Вот только на хрена им все это - не понимаю.
Бену эти радужные прожекты явно по боку, он к ним не прислушивается, видать, пропущенная фергабе долбит его уже по-серьезному. Не знаю, почему он еще не свалил. Наконец, неофициальная часть праздника заканчивается, и мы разбредаемся.
- Бывай, - прощаемся мы с ним. Он салютует и бредет куда-то в сторону, противоположную Эльзе. К врачу, наверное.
Сегодня нам с ней не надо уже в больше офис, это мы так решаем. Дома переодеваемся, стаскиваем с себя заделанные побелкой вещи – с ними уже ничего не сделаешь. Зато спецовка будет на следующий раз… Потом она кормит меня обедом. Особо не разговаривает, под впечатлением до сих пор.
Поехали на трамвайчике покатаемся, - предлагает тихонько.
Этот «трамвайчик» отличается от нормальных здешних трамваев не только ярко-красным цветом – он еще и экскурсионный. На нем катаются только туристы или любители побухать, потому что пока едешь, тебя в нем поят всякой местной всячиной, под которую ты грызешь всякую соленую всячину, которая ниче так идет, даже если ты ее не любишь.
Когда мы забираемся в него, начинается дождь – как же это невыразимо приятно сидеть под крышей, да еще пить, пока за окном – да хоть что хочешь. Тут очень тесно, а места между сиденьями и столиками очень мало. Поэтому мне не удается водрузить Оксанку к себе на колени, как я это делаю, когда мы где-либо сидим. Зато теперь, когда она сидит напротив, я могу всматриваться в ее задумчивое лицо, пока мимо него мелькают залитые дождем достопримечательности нашего города, которые мы либо давно уже засмотрели до дыр, либо в упор не замечаем, потому что живем здесь. Мы киряем и молчим.
- Ну чего? – со смехом легонечко пинаю ее под столом ногой, пока мы медленно огибаем Музейную площадь.
- Думаю, - произносит она, потягивая свое. – Как так… как человек…
- Как человек мог дойти до такого? – уточняю я ее вопрос.
- Ну да… Ну без отца…