- А на чье бабло ты живешь? Никогда не задумывался?..
Он, не слушая меня:
- Отсоси еще раз... не на твое, точняк...
Я, не слушая его:
- А то так, издалека, хорошо е...алом крутить, рассуждать еще, кто плохой, а кто хороший... А работают другие пусть... Налоги платят, социальные взносы... На них это сраное государство, в которое мы с тобой приперли когда-то, держится... Землячок... Только тебе ж положить на это... Это ж скучно, неинтересно все... Другие пусть пашут с утра до вечера, как уроды, пусть загнутся хоть... содержат себя... и тебя, а ты – живи себе на всем готовом... Язык учить - тоже нах...й надо... Тебе и так зае...ись...
Только потом, много позднее, я допер, что он просто мандражировал тогда перед работой. Переживал, получится ли у него, субституируемого, ни дня в жизни не работавшего, пинаемого обществом изгоя вылезти из этой ямы, в которую он сам себя или обстоятельства его загнали. А тут – не облажайся на первой своей работе. Да еще со школьниками. Это при его-то психике нестабильной. И язык плохо знает. И эта самая психическая нестабильность взвинтила его тогда так быстро. Мандражировал, вот и выделывался. Много ли ему надо. А на практику эту он хотел, наверно. Очень хотел. Это я потом допер, а тогда как-то мозгов не хватило. Если б хватило, не сказал бы всего того, что сказал ему тогда.
- Я тебя не задерживаю, - я включил уже защитку и говорю с ним ледяным тоном, прищурившись, как на очень мерзкое насекомое.
- Да я и сам не задерживаюсь, не ссы! Очень нужно, чтоб в дерьмо макали... За свое дерьмо отвечай лучше...
- Ты это о чем... - спрашиваю больше машинально, хотя сам себе говорю, что этот неадекват гонит просто и надо тупо забить на него и не слушать больше.
- Да о телке твоей, которая у тебя «была когда-то».
Ладно. Я заинтригован. А ведь не ожидал совсем. То есть, чего угодно, только не этого ожидал.
- Да? – осведомляюсь только, а сам жду. Сейчас он толкнет мне что-нибудь этакое.
- Ага. Одно из двух: то ли ты очень сильно накосячил, то ли странная она у тебя просто. Была.
- То есть? Ты договаривай-то. Встречал ее, что ли?
- Да ни х...я я те больше не скажу. У нее спрашивай.
Он уходит, а я вдруг думаю – а интересно, вот повстречайся он мне лет так пятнадцать назад. Или еще того раньше. Каким был, когда был нормальным? Мультикаузальность. Куда заводит, а... Тут собственная жизнь начинает казаться нормальной, здоровой и скучной до ужаса.
Хотя что это он мне там про Оксанку втереть пытался? После этого глючной грызни с этим... не знаю, как назвать его... странным типом... я с какой-то внезапной, меланхолической нежностью думаю о ней... о «телке, которая была у меня когда-то»... «Странная она у меня... Была»... Да, это точно. А все-таки, интересно, что там Бахтыяров мог знать про нее такого, чего не узнал еще я? Так и не узнаю ведь. А и ладно.
А теперь ведь приклеилось, не отлепишь просто так, и я начинаю перебирать в памяти. Год назад мы с ней ходили к Бахтыярову и белили его долбаную общагу. Вот тебе и памятное событие. А потом бухали в трамвайчике, а я рассуждал про мультикаузальность. Знали бы мы тогда, где будем через год. Что через год нас с ней не будет уже.
Мне смешно отчего-то. Эй, только не рецидив опять, а то я устал уже от них, прошу мысленно, сам не знаю, у кого прошу. Меня же, глядишь, и ушатает. У меня ж, как у Бахтыярова, этого дебила, психика-то нестабильная. Сегодня хорошо, а завтра...
Незаметно для себя нарезаю круги по квартире. Остановливаюсь возле пианино и, наверное, впервые в жизни, начинаю барабанить пальцем по клавишам. Кап... кап... кап... Звучит неплохо. Только играть я не умею. Она тоже не умела, усмехаюсь.
Что, плохо тебе сейчас? – спрашиваю сам у себя. Конкретно сейчас? Плохо без нее? Терпимо, отвечаю сам себе. Бывало и похуже. Привык и острой боли вроде не ощущаю. Днем не вижу ее окна, меня же нет сейчас в офисе. А уеду - станет еще проще. Я вдруг вспоминаю, что тогда, сто лет назад, тоже уехал и в том же направлении. И тогда все вышло именно так.
Только что я накосячил – это не совсем в тему. Но прежде чем я успеваю уверенно произнести, что накосячила, естественно, она: «Виноваты оба» – это резким, назойливым эхом сверлит мне уши громкий Настюхин голос, не привыкший понижаться.