Рулю туда, а до меня уже доносится:
- И вообще, ему работа его важней.
Та-а-ак, реально про меня. И на злобу дня. Только злоба-то меня теперь берет.
- Нет, я лучше удушусь, - продолжает она, - чем самой заговаривать об этом первой. Это он должен захотеть. Он же мужчина. Только по-моему – дохлый номер. Вот недавно опять у его родителей были, и он – прямым текстом, что не хочет, мол, не готов еще. Да и зачем – ему ж и так хорошо. И о чем тогда говорить. Тошнит, когда вспоминаю. А унизительно как, и представить себе нельзя...
- Ксюш, ich glaube, du übertreibst, по-моему, ты преувеличиваешь. Видно же, как он тебя любит.
Ленкин взгляд падает на меня, подошедшего уже почти вплотную, но Оксанка не обращает на Ленкино изменившееся лицо никакого внимания. С ней же как – прорвало, так прорвало.
- Ага. Любит, конечно, - соглашается она. – Иногда даже очень. Когда у него время на меня находится.
Блин, ну вот не сучка ли. Еще мгновение назад я был твердо намерен обратить все в шутку, а потом аккуратненько эвакуировать ее и крупно поговорить где-нибудь в укромном уголке. Теперь же меня так и тянет просто ее стукнуть. Прямо здесь. А что, как в каменном веке: дубинкой по башке – и в пещеру.
- Еще как находится, - говорю ей, подавляя в себе бешенство, и упрятывая его подальше под гору ледяного спокойствия. - Если не на работу, то только на тебя и находится, и больше ни на что.
- Я ж тебе говорила, - кивает она Ленке, пожимая плечами.
- Не, а зачем людей-то грузить? – настаиваю я так же спокойно. – Ты лучше мне все скажи.
- А я тебе уже все сказала, - бросает она мне обозленно уже.
- Ну, не все, видать.
Так чего там было от меня не дождаться? Об этом я не спрашиваю. Я не любитель подслушивать бабские разговоры, да потом еще и обнаруживать перед кем-либо, что подслушал. Захочет – сама расскажет.
Меня злят не столько ее слова, сколько тон. Как будто этой дурочке есть, на что сердиться, отмечаю про себя. И не стесняется же перед Ленкой мусолить.
- Ксюш, Андрей, не ссорьтесь пожалуйста, - просит та, как никто другой зная взрывной темперамент своей «лучшей» да характер ее вреднючий.
- А мы не ссоримся, - говорю я, сверля Оксанку взглядом. – И вообще, - сквозь зубы, взяв ее под локоть, - …Оксана, по-моему, дико устала. Я прав, Оксан?
Она смотрит на меня в упор, а мне интересно, продолжит ли она сейчас свой выпендреж и, может быть, даже вырываться вздумает. Пусть попробует.
Тут вдруг все сплоченно идут в зал, бредем за ними и мы, не глядя друг на друга. Я все еще держу ее под локоть и с усмешкой осознаю, что у меня уже опыт в области анти-выпендрежного менеджмента. По смехотворному стечению обстоятельств Анушка предъявляла мне приблизительно то же самое – не уделяю ей времени, мол. Но если тогда мне было положить, то теперь Оксанкины выкрутасы приводят меня в ярость. Я просто не могу плевать на них и кроме того вдруг понимаю, что чувствую – кто бы мог подумать? Желание. Она меня бесит, злит, расстраивает и разочаровывает, и… я хочу ее. Хочу жестко. Хочу всегда, бл...ть. А сейчас более, чем когда-либо. И наказать ее хочу, конечно, за ее тупое поведение.
В зале какая-то часть гостей сидит за столами, а кое-кто не успел сесть и стоя держит свои бокалы, пока дядя Витя произносит благодарственную речь, а Димка снимает на видео:
- … поэтому хотел сказать спасибо родителям своим - Альберту Адамовичу, Антонине Карповне, без которых не было б меня на свете, своей жене Але – за все и за то, что она… терпит мой характер… - приглушенный смех среди гостей, - …и своим детям – Оксане, Диме - никогда за них не краснел.
Раздаются аплодисменты, к которым подключаемся и мы. Все, кого поблагодарил юбиляр, идут целовать его. Моя, блин, зазноба идет под конвоем у меня. Поскольку все уже под кочергой, это никому не кажется странным.
Потом кто-то предлагает какой-то тост, но мне не до выпивки, а ей и подавно хватит, пьянющая же и так. Все пьют, кто где стоит, она вроде как тоже подрывается куда-то, чтобы что-то взять. Рвется, не глядя на меня, но – не-е-ет. Стоять. Я насильно разворачиваю ее к себе и заставляю посмотреть мне в глаза. С удовольствием отмечаю, что ее бесит это насилие. Притягиваю ее к себе и прямо среди гостей, больше занятых празднованием и выпиванием, насильно целую в губы, не отпуская.