Оксан... – говорю вкрадчиво.
- Чего? – не глядя на меня.
- Куда собираешься?
- Как это – куда? – резко вдруг останавливается передо мной. Голая, злая. Горячая, сексуальная сука. – На работу! Или ты думал, ты один работаешь?!
Вот, бл...ть, опять эта реплика, которую она, нет-нет, бросает мне теперь. «Не ты один работаешь», - как-то так. Но ни разу еще это не бывало сказано таким тоном.
Стерва. Наглая, лживая стерва. Не считал возможным когда-либо подумать так про тебя... в таких эпитетах, но... ведь не оставляешь выбора. На работу – а потом? К нему? А может, даже не надо никуда, он там, с тобой, на работе... Так ты что, крутишь? У тебя есть, что ли, кто-то? И вся штука в том, что уже сам этот вопрос – это ж глюк... бред... Ведь это же не про нас все, не из нашей пьесы. Так я думал. А ты... не догоняешь, что ли, как все это пошло и нелепо... Какая это мыльная опера сейчас...
- На работу, - повторяю за ней спокойно, а внутри меня сейчас шарахнет вулкан...
Вот ме-е-едленно из его ран-трещин густой, кроваво-красной кашей течет лава... Сейчас... сейчас разорвется все на хрен.... – Понятно.
- А ты зачем приехал? – цепляет она.
Тупая... тварь. Зачем приехал? На, получай:
- У меня сегодня встреча в нашем офисе.
- Встреча. Ясно, - а саму трясет аж. – А потом?
- Что – потом?
- Назад поедешь? В Дюссель? Или здесь останешься? Работать?! – рявкает она.
Меня сразу начинает бесить, прямо выворачивать, если она разговаривает со мной грубо – в любом состоянии. В таком же, как я сейчас, мне вообще много не надо.
- Че орешь, дура... – рычу я, хватая ее за руку. Она не ожидала и резко вздрагивает, а я бросаю ее на постель.
- Ты чего... п-пусти-и... – стонет она, но я уже в ней. Трахаю ее, вжав в постель, сдавив тонкие запястья, а она не слишком отбивается, вернее, отдается мне, как отдается всегда, стоит мне только к ней прикоснуться.
А я не понимаю сам, что происходит. Хотя – что там понимать... Я наказываю ее. Вымещаю на ней всю злость, накопившуюся во мне. Только она еще не поняла всего до конца, требуется разъяснение.
- Работаешь... – пыхчу, насильственно целуя ее в рот, покрывая похотливо-злыми, яростными поцелуями ее искаженное непонятно чем лицо, - знаю я, как ты работаешь... В таких туфлях... И с кем ты там работаешь... Кого обрабатываешь...
- Придурок, - стонет она. – Ты что, совсем ненормальный... По пьяне померещилось...
- Только не на-а-адо так со мной... Не ври мне... – Шалава (этого я вслух не говорю). – Только не ври...
Может, надо было сначала дать ей шанс все объяснить? Для кого или для чего купила туфли? Кто этот тип на фото? Обоснован ли тупой треп про нее и неизвестно кого? Только что я скажу? Один чувак слыхал от другого чувака, что одна телка, у которой туфли, как у тебя...
Да дело, видно, не в этом. Я потерял башню от того, куда все это между нами заехало. От того, что этот вопрос вообще возник, в теории. Не знаю, как выехать теперь. И еще меня взорвало всего от нее такой, какой она предстала передо мной этим утром, после дня ее рожденья, который я сам запорол, за что и злюсь на нее теперь.
И я не могу остановиться сейчас. Не могу оторваться от нее, такой дряни, такой сладкой и бесящей меня непомерно. Не могу, пока не напьюсь ее сполна. И – я не контролирую себя, пока в ней, это правда.
Я развернул ее и трахаю теперь сзади, не соображая ни фига, просто слепо кайфуя от ее сладкого тела, а по ней не скажешь, чтобы ей это не нравилось. Наоборот, она кончает, да и я - следом за ней. Потом она молча одевается и уходит на работу, ни разу даже не взглянув на меня. А я еще некоторое время валяюсь в постели, затем тоже встаю, одеваюсь и плетусь по своим делам, пребывая в недоумении от того, что же все-таки я сделал.
***
Я торчу перед берговским офисом, пока оттуда не выходит она, часов до пяти, то есть. Такая рань не характерна ни для меня, ни для нее. Но что сегодня или в последнее время, блинский потрох, вообще характерно. Внутри меня все заморожено. Я не раздумывал над тем, что сделал, действуя инстинктивно. И весь день впоследствии так действовал.