- Ничего... не знаю, о чем ты, но - ничего.
Мне хочется плеснуть в нее кипятком издевательского недоверия, язвительной насмешкой, чем-нибудь. И мне хочется верить ей, слепо верить, что бы там какая-либо сволочь на этой планете про нее ни вякала. Потому что, убеждаю себя, у нее нет причины врать. Потому что я должен доверять ей. И еще потому что так проще, а я задолбался уже изрядно.
Ковыряем свое филе грилеванного тунца, уткнувшись носом в тарелки.
- Андрю-у-ша-а-а, - задумчиво тянет она, разговаривая больше с поедаемой ею рыбой, но это - волшебное заклинание, и она только что произнесла его. Поэтому я бросаю все, хватаю ее опять за руки и подношу их к лицу, к губам:
- Ты знаешь, что ревновать тебя сводит меня с ума, а? – цежу ей сквозь зубы, глядя на нее исподлобья, а сам целую ее руки. Судорожно так целую, вот пень.
Она невесело улыбается: - Да-да, и слушать про меня сплетни тебе тоже не впервой.
- Оксан...
- А нормальные девушки вообще не дают для этого повода...
- Да послушай ты, мать твою... Прости... У тебя правда не...
- Правда.
- Понятно. Тогда, слушай, доедай уже, а...
- Что? – усмехаясь, смотрит на меня. – А, поняла. Романтическим этому ужину стать не суждено было по-любому.
- Да что ты там поняла... «поняла»... – пересаживаюсь на ее место, а ее сажаю к себе на колени. В Ницце это не принято, но мне как-то резко пофигу. Олеандры нас прикроют, а нет – тем лучше. Чем быстрее нас выставят отсюда, тем лучше. У меня вдруг все начинает зудеть, будто она ускользает от меня, а я должен ее удержать. И еще от того, что ее попа у меня на коленях, у меня встает, и я начинаю вполне прозрачно ей на это намекать. Да она и без того бы почувствовала, ведь друг от дружки нас отделяют только мои джинсы да ее пятнистый шифон, под ним – ну, стринги, надеюсь, то есть, ничего. – Ешь давай, - кормлю ее с вилочки, поглаживая коленку. - Ты чего злая такая была с утра, а?
- Я?!!
- Ладно, ладно, хватит дурочку валять. Думала, забыл я, да? Забыл?
- Ну... а что еще я должна была подумать...
- Ну-ну. И Ленке по ушам съездила, и вообще.
- Ах ты, шпион...
- А ты... ты... – целую ее шейку, затылочек, поглаживаю спинку.
- Че, слов нет?
- Нет, - признаюсь. – Так, хорош копаться, сказал. У нас на сегодня еще планы.
- Да ну.
- Да. Идем... куда-нибудь. В оперу свою хочешь?
- Да не фига ж себе. Поздновато вообще-то, но... можем успеть. А с какой стати?
- Да день рожденья там... у одной.
- Ух ты... И че, сколько исполнилось...
- Три года. По крайней мере, ведет себя так.
- От кого поведешься, от того и наберешься.
- Опять цитата из фильма?
- Блин, поговорка это, Андрюха. Сразу видно, сто лет никто твоим образованием не занимался, только Гринхиллз. Но ничего, вот вернешься ты домой... когда-нибудь...
- Вернусь, куда денусь... Оксанка... Оксан, - вдобавок к хотению у меня проснулась к ней нешуточная нежность, и я прижимаю ее к себе, - все будет хорошо, недолго осталось. Два месяца и...
Она ничего не говорит. Не возражает, но и не соглашается. Что опять ее гложет? Ведь вроде бы вошло все в колею. Правда, я не уверен, что колея эта мне нравится, но... неужели еще что-то? Не говорит она.
Ковыряясь в смартфоне, с громким возгласом обнаруживает, что сегодня идет «Евгений Онегин».
- Андрюха!
- М-м-м? – я занят поеданием ее ушка, что ее обычно бесит.
- Ты хоть понимаешь, что его здесь вообще-то никогда не дают? Ну, в Земпере там, в Дрездене или – ну, я не знаю, но не здесь! Я на Онегина только в Мариинку ходила!
- Онегин? А кто это? – спрашиваю.
- Это – Чайковский, - возмущенно-весело отвечает она. – Так, у меня идея относительно следующей нашей книги.
- Так это ж опера? – уточняю я, все еще уткнувшись в нее.
- Ладно, мой косяк, Пушкина мы с тобой пока игнорировали. И поэзию в общем. Но мы это исправим. И еще, - дожевывает остатки тунца, запивая его остатками белого сильванского, подзывает официанта, - мне переодеться надо. И тебе – тоже.