А еще она любит в свободное от работы время на работе скачивать в интернете какие-нибудь рецепты, которые пробует потом на мне, но я от этого не в накладе. Вот и сейчас они с тетей Алей пекут пирожное Nussecken, ореховые уголки – местный «шпециалитет». Мы все их любим, но она уверена, что они не получатся, если сделать по рецепту. Нет, надо почитать, у нее там подписано, на сколько градусов она их в прошлый раз ставила и сколько держала. Так, не нахожу ни фига. Все, пусть сама ищет...
Хотя вот, кажется...
Так...
Что тут... про температуру...
- Андрюш, открой папку с рецептами, - трубит она снизу. – Давай я? – предлагает спустя некоторое время, когда от меня ни слуху, ни духу.
Поздно.
Нашел.
Открываю папку Rezepty. Там есть Sladkoe и Nesladkoe. Мне нужно сладкое. Пирожные – это же сладкое...
У них есть бильярдная, по совместительству она же – футбольная. Помимо столика для игры в мини-бильярд там стоит еще и настольный футбол. Но мне не хочется сейчас играть. Нет.
Я рассматриваю фотки на стене, несколько старых черно-белых фото, по видимому, разных лет. На этой – темноглазая девочка в коротеньком платьице с двумя тонкими косичками. Оксанка?
- Это Оксанина бабушка Зоя, - почти вздрагиваю от голоса тети Али, незаметно появившейся у меня за спиной.
Ее пояснения своевременны, поскольку мой вопрос очевиден, хоть я его и не задавал. Оксанка чем-то похожа на свою бабушку, позже превратившуюся – вот она, на другом фото - в красавицу с матово-белым лицом, жгуче-черными глазами, длинными, черными косами, профилем, греческим не только по фамилии, и несколько неправильным прикусом.
- Но это – она? – показываю на другое фото.
На пляже из мелкой гальки стоит недовольная девочка в панамке и больших трусах-парашютах. Вокруг талии держит надувной круг. Лицо у нее несчастное, будто вот-вот заплачет.
- Тоже – нет, - тетя Аля смеется. - Я. Маме давали на фабрике путевки и меня вечно отправляли в лагерь на море. Ненавидела я эти лагеря. Там кругом обязаловка. Нас заставляли делать «поплавок». А я все равно так плавать и не научилась.
Да, вероятно Оксанка на фоне морского пейзажа смотрела бы веселей. Она и на мать похожа, только носы у них разные, думаю с раздражением.
- Меня хотели назвать Майей, - продолжает тетя Аля. - В честь Майи Кристалинской.
Я все равно не знаю, кто это. Наверняка какая-нибудь актриса или певица.
- Майя, потому что ждали в мае. Но я поспешила, в апреле родилась, получилась Аля. Александра, то есть. Вот так – ждешь одного, а выходит совсем другое.
Совсем другое, думаю, натыкаясь пальцами в кармане на привычный уже рельеф. Совсем другое.
- Андрей, Оксана говорила, ты скоро уезжаешь в Лондон?
- Пока неизвестно. Может и не скоро, - отвечаю тете Але. Когда уезжаем, прощаюсь с ней с сожалением. Мне будет ее не хватать.
Нет, я ошибался насчет погоды. Проясняется, может и не будет дождя? Совсем другое. Когда мы едем по мосту через Рейн, в одном месте у нас над головой – низкий темно-серый навес из облаков с ярко-золотой подсветкой, а в другом – чистое небо, такое ослепительно-голубое, что когда смотришь на него, становится больно глазам. От подсветки и зеленый остров на Рейне, и баржи, и старинный замок на том берегу полыхают. Все будто стало прозрачными от того, что с него снимали слой за слоем, чтобы добиться желаемого изображения.
Совсем другое. Слишком много золота на этой картине, в этом пейзаже. А река... Никогда не видел ее такой. Она словно покрыта толстым слоем прозрачной сахарной глазури. Глазурь эта замерзла на поверхности реки, превратив ее в неподвижное, сверкающее озеро.
- Та-а-ак, давай, давай, дорогой, топи, топи... Ты... можешь! – она тоже успевает на желтый, сопровождая это своим обычным, нескончаемым потоком комментариев, постепенно переходящих в ругань и порой даже мат.
Обычно они раздражают меня. Я вожу молча и все переживаю в себе, если вообще переживаю, и от нее требую того же. И обычно я прикалываюсь над ее всплесками эмоций. Обычно... Но сегодня... Совсем другое.