Но мелькали короткие зимние дни, а на Доске показателей фамилия Альмухаметова опять стояла на первом месте.
И вдруг однажды вечером в комнату Климова пришел сам Ибрагим.
— А-а, ты, — неприветливо встретил его Климов. — Чего не отдыхаешь?.. Присаживайся.
Ибрагим взял табурет, уселся поудобнее и, не ответив на вопрос, заговорил:
— Не сердись, друг Иван. Плохо, когда сердишься — башка ни шурум-бурум… Я не скрываю от тебя ничего… Я всегда правду говорил, а ты не понимал, плохо смотрел, плохо слушал… Глаз твой тупой, как моя пятка… Сколько ты даешь оборотов турбине?
Климов ответил.
— А какой нагрузка на инструмент?
Замявшись, Климов назвал данные по проходимым породам.
— Вай-вай, как мало! — воскликнул татарин и рассказал, что обороты долота на забое он намного увеличил, соответственно увеличил и нагрузку.
— Вот болван, — шлепнул ладонью себя по лбу Климов. — Где ж мои глаза были? Вот черт, а!.. Ну, спасибо, друг!..
Ибрагим смотрел на Климова и ласково, по-детски улыбался, показывая белые, плотно поставленные зубы. Наконец он попросил Климова:
— Успокойся, друг Иван… Совет держать надо…
Климов сел.
— Скажи, друг Иван, — с трудом подбирая слова, опять заговорил Альмухаметов. — Зачем лежат на буровой цилиндры малого диаметра для насосов, э?
— Зачем? — озадаченно переспросил Климов и неуверенно закончил: — Для запаса, наверно…
Альмухаметов закатил глаза под лоб и покачал головой:
— Глупость, вай, вай, какая глупость!.. Лежат и лежат цилиндры, пользы не дают никакой…
— Так ты что же решил? — насторожился Климов. — Неужели ты хочешь?..
— Во-во, ты понял. Я и хочу заменить цилиндры на меньший диаметр. Промывка скважины лучше будет, проходка больше будет, дизели греться перестанут…
Климов понял Ибрагима сразу, с одного намека, и растерялся от неожиданности.
— Ты, Ибрагим, все продумал? — спросил он, помолчав, не отрывая взгляда от лица Альмухаметова. — А вдруг хуже будет? Тогда что?
Альмухаметов, обиженный словами Климова, встал.
— Я все сказал, друг Иван. Пойду к мастеру. Вай, вай, какой ты глупый, друг Иван… Это проще репки, тце!..
Альмухаметов ушел, а Климов, обхватив ладонями голову, сидел и размышлял над его предложением…
На другой день, принимая от Ибрагима смену, он спросил, деланно улыбаясь:
— Ну, как дела? Много прокрутил? — И был ошеломлен той цифрой, которую назвал Альмухаметов.
— Не может быть! — подозрительно глядя на утомленное и вместе с тем оживленное лицо татарина, воскликнул Климов. — Столько метров за одну смену!
Ибрагим засмеялся.
— Верейский горизонт бурил. Хорошо работал, друг Иван. Можно лучше.
Да, можно было сработать лучше. Климов убедился в этом сам, пробурив в тот день еще больше. Прочитав на Доске показателей свою фамилию, которая на этот раз стояла первой, Климов просиял и ходил по бараку веселый, улыбчивый, разговорчивый… Но в сердце, несмотря ни на что, таилась тревога. От Альмухаметова Климов ожидал теперь всего. Сомнительно, чтобы татарчонок остановился на достигнутом. Он обязательно придумает что-нибудь еще!
Сегодня Климов проснулся рано. Хотел почитать книжку — не читалось, бросил. Лежал, позевывал, хандрил. Незаметно мысли перенеслись домой. Как-то там поживают Настасья, детишки? А Галина?.. Вот тоже… взбрело бабе бросить мужа. И не сказала, почему ушла. Был знаком с ней давно, еще со времен «кедринского учебного комбината», уважал, даже немножко побаивался («красивая, зараза, в миг опутает!»), но не знал, что она такая самостоятельная, решительная, крутая характером…
С полотенцем через плечо в комнату вошел Перепелкин.
— Распотягиваешься? Вставай, мастер зовет.
— Зачем?
— Не докладывал, — расчесывая чуб, ответил Колька. — Ибрагим у него сидит.
— Вот как!
Хандру как рукой сняло. Вскочил, оделся, заправил койку.
— Давно Ибрагим у него?
— Наверное. Ведь ему с восьми заступать.
Схватив полотенце, Климов побежал на кухню умываться. Фыркая, разбрызгивая воду, думал: «И чего Ибрагиму в такую рань делать у мастера? И я зачем-то понадобился…»
Климов постучал в дверь комнаты, в которой жил мастер.
— Войдите, — послышался голос Алексея.