Саша считал свечи… Лоб у него взмок, горячий пот заливал глаза, во рту пересохло.
— Двадцать восемь… Черт!.. Неужели Альмухаметов забыл о тридцать третьей?..
Саша посмотрел вниз и показал Альмухаметову кулак. Тот, по-видимому, не понял, и, махнув приветливо рукой, белозубо рассмеялся… Неужели не помнит? Ведь всю обедню испортит!.. Саша снова посмотрел вниз и отшатнулся: вырастая с каждым мгновением, блок стремительно мчался вверх с тридцать третьей!.. Вот он остановился. Саша с отчаянием посмотрел на конец трубы и зло выругался. И было с чего. Над нижней люлькой, в которой работал Саша, находилась еще одна для приема более длинных свечей. Тридцать третью же нельзя было принять ни с нижней люльки, так как этому мешала верхняя, в блок которой упирался конец трубы, ни с верхней — для этого труба была коротка… И кто такую свечу наращивал? Все верховые мучились с ней, она задерживала, мешала. Виновника не нашли, хотя и ругались каждый раз до хрипоты.
Саша закрепил свечу веревкой и уже хотел завести ее за палец, как блок тронулся и начал опускаться… В следующее мгновение Саша увидел, как он легонько (это Саше так показалось) ударился боком о муфту трубы, труба качнулась в сторону Саши, веревка, поддерживающая свечу, дала слабину и ее узел, который служил стопором, выскочил из выреза в краю люльки… Саша от ужаса широко раскрыл глаза и закричал тонко, пронзительно… Освобожденная свеча, как бы нехотя начала падать в ту сторону, в которую была наклонена. Вот она ударилась о противоположный край полатей, отскочила и, круша все на своем пути, волчком завертелась по буровой… Альмухаметов сорвал с себя собачий малахай, шлепнул им о грязный пол и, яростно топча его ногами, визжал что-то страшное на непонятном татарском языке…
Глава пятая
— Не ждал, не ждал… Проходи, — Вачнадзе отодвинул папку с бумагами, поднялся из-за стола и пошел навстречу Галине. — Здравствуй, садись-ка вот сюда, посмотрю на тебя. Почему не заходишь? Раиса все уши мне прожужжала — где, что, да по какой причине…
Галина смущенно улыбнулась.
— Что-то вы очень радушно встречаете меня, Лазарь Ильич…
— А почему бы и нет? — Он взял со стола портсигар, постукал по его блестящей крышке папиросой и неожиданно спросил:
— Значит, по делу пришла?.. Насчет работы?
Галина не ответила. Пристально вглядываясь в большеносое лицо Вачнадзе, тихо вздохнула.
Вачнадзе посерьезнел.
— Чего вздыхаешь?
— Так… Думаю, как быстро время летит… Поседели вы сильно…
Вачнадзе тихо проговорил:
— Время не щадит.
Они помолчали, каждый думая о своем.
— Да, я пришла насчет работы, — наконец ответила Галина на вопрос Вачнадзе.
Он согласно кивнул головой.
— Я знал об этом… И уже позаботился о тебе…
— Вот как?
Он поднялся и, ссутулив плечи, большой, угловатый, заходил по кабинету.
— А ты как думала? Я же знал, что ты придешь ко мне, некуда тебе больше идти… Я даже знаю, о чем ты еще попросишь…
— О чем же?
— Ну, скажем, о квартире…
Галина кивнула:
— Верно.
— И еще…
Галина насторожилась. Вачнадзе подошел к столу, раздавил о дно пепельницы окурок.
— И еще о письме…
Галина покраснела, опустила голову. Откуда он знает? Никита рассказал? Лазарь и Никита давнишние друзья, и, конечно, Никита не мог не рассказать ему. И все-таки неприятно… Нет, об этом не говорят даже близким друзьям… Впрочем, почему же не говорят? Сказала же я Насте, почему ушла от Никиты… Вот и он так. Не выдержал, пожаловался… А может, Никита ничего не рассказывал, — просто Алеша попросил Вачнадзе передать мне письмо… Но почему вдруг Алексей Кедрин и его письмо ко мне? Нет, значит, все-таки Никита рассказал… Что ж, так, пожалуй, даже лучше…
Вачнадзе задумчиво смотрел в покрытое морозными искрящимися узорами окно. После непродолжительного молчания вдруг заговорил как-то нерешительно, видимо, тяготясь обязанностью вести такой разговор:
— Извини, что, может быть, так… тяжеловесно вламываюсь в твои взаимоотношения с Никитой Петровичем… Но промолчать не могу. Хотя бы по долгу дружбы с вами… Можно задать тебе один вопрос?