— Галина Александровна, покажи ему книги…
Алексей прошел за Галиной в следующую комнату с окном на улицу. Вдоль стен тянулись полки с книгами, стояли два шкафа — тоже с книгами. У окна столик с настольной лампой-грибком, у столика, по сторонам, два кресла. Было здесь уютно, светло и тихо. И Алексей почему-то сразу представил себе, как сидит здесь в кресле Галина: откинулась в свободной позе на спинку, в руках раскрытая книга, внимательные глаза, большие, ясные, неторопливо вбирают в себя россыпь черных строчек…
— Это наша библиотека, — сказала Галина, направляясь к одному из шкафов. — Здесь литература по нефти…
Алексей подошел и посмотрел ей в лицо. Щеки у нее горели слабым розовым румянцем. Галина нахмурилась, отвела глаза.
— Простите, пожалуйста… Я понимаю, что обидел вас своим вопросом, но…
Галина быстро перебила:
— Ничего, ничего, займемся делом…
Она распахнула дверцы шкафа.
— Вот «Бурение нефтяных и газовых скважин». Написана просто и доходчиво. Есть и посложнее… — Она сняла с полки толстый, в коричневом переплете том. — Здесь не только описательная часть, но и расчеты, чертежи. Это для студентов старших курсов.
Перелистывая книгу, Алексей кивнул головой.
— Знаю этот учебник.
— Вы учились в институте? — быстро спросила Галина, обернувшись.
— Да.
— В каком?
— В Московском.
— Неужели? — воскликнула она. — В каком году?
— Пять лет назад.
— А я на два года раньше… Подумать только, учились в одном институте и не знали друг друга… А Москва!.. Семь лет прошло, а закрою глаза и все представляю себе так, будто, только вчера покинула этот чудесный город… Красная площадь, улица Горького, площадь Пушкина, а от нее, вниз, Тверской бульвар… Да вы садитесь, Алексей Константинович, не спешите. Давайте повспоминаем… Или стою у памятника Пушкину и слышу:
Потом эти стихи, несколько строчек, преследовали его весь остаток дня. За что бы ни брался, что бы ни делал, о чем бы ни говорил, где-то в подсознании ясно звучал голос Галины: «Мне грустно и легко; печаль моя светла; печаль моя полна тобою, тобой, одной тобой…» И повторяя эти строчки, он опять видел лицо Галины.
…Нет, не заснуть сегодня. Неслышно плывет звездная ночь за окном, спит Колька Перепелкин — раскинул сильные руки, и во тьме они похожи на большие белые крылья… Завтра в степь. («Вот это я понимаю поэма!» — сказал Колька). И не верится, что ни завтра, ни послезавтра — много-много дней и ночей не увидит он Галины, не посмотрит в любимые серые глаза. Заснешь ли? Что она сейчас поделывает?..
Алексей тянется к тумбочке, на ощупь вытаскивает из пачки папиросу и снова закуривает… Завтра — в степь…
Глава вторая
Ночь неслышно и настойчиво вплывает через окно в комнату, заполняет укромные уголки и сгущается в них до черноты. В домах через улицу вспыхивают огни — один за другим. Галина зябко кутается в пуховую шаль, наброшенную на плечи, подходит к приемнику, включает. Музыка… Штраус… Как хорошо! Ну почему не быть сейчас здесь Алексею?
Пришел взволнованный, возбужденный, пахнущий морозом и ветром. Быстро сбросил пальто, легко коснулся своими большими ладонями ее плеч и, осмотревшись, сел на стул у стола. Хотел что-то сказать, но взглянул на нее и промолчал, нахмурился. Она поняла: что-то случилось, но что? Ждала, когда он заговорит первым. Смотрела на него и радовалась, и удивлялась: вот каков он — сильный, сдержанный… И будто свет принес с собой — светлее и просторнее стало в комнате, и в груди у нее тоже светло и щемяще радостно. И ей хотелось спросить его: «Алешка, почему ты такой, почему мне так хорошо, когда ты рядом, почему?»
А он молчал, хмурился, курил, посматривал на часы. Она сказала:
— Ты много куришь, Алеша.
Он послушно смял папиросу, поискал, куда бы деть окурок, и, не найдя, сунул его в спичечный коробок. Побарабанил по нему пальцами, глянул на нее и вдруг улыбнулся. Сказал:
— Ничего… Это я так, нервничаю немножко… — провел по лицу ладонью сверху вниз и будто стряхнул что-то, что мешало ему. — Спешу в контору — на совещание к Вачнадзе… Ты уже знаешь?
«О чем это он?»
— Н-нет, не знаю, — с запинкой ответила она.
— Ну вот… Ты только не огорчайся… Подойди ко мне…