Свет погас снова. Николай остановился и стал ждать, когда он загорится. Но проходила минута за минутой, а на буровой было темно. «Все! — мелькнула мысль. — Совсем погас». И Николаю стало так тоскливо, так бесприютно и страшно! Он думал о том, что струсил, раскис, как девчонка, а там, внизу, ждут товарищи и, конечно, волнуются не меньше его, Кольки Перепелкина, который застрял вот здесь, между небом и землей и не находит силенки сдвинуться с места… Он представил себе, как мастер большими, огрубевшими от постоянной работы пальцами свертывает папиросу, торопливо курит ее и, не докурив, затаптывает, чтобы начать крутить новую; он представил напряженное лицо Климова, ждущими, жадными глазами глядевшего вверх, где ничего нельзя увидеть; представил Сашу Смирнова, сидящего у огромного рубчатого колеса заливочного агрегата…
Николай осмотрелся и ничего не увидел. Закусив губы, ощупью полез дальше, выше…
Сознание словно выключилось от перенапряжения и включилось только тогда, когда он уже сидел на холодном дощатом настиле площадки кран-блока и, сняв шапку, неверной, трясущейся рукой растирал горячий пот по лицу. Николай встал и посмотрел на матовый стеклянный колпак фонаря, заключенный в проволочную сетку. Фонарь был закреплен на самой «маковке» вышки. Достать до него с площадки не было возможности, нужно было вскарабкаться на полукруглый стальной кожух блока и только тогда исправлять повреждение. Ветер раскачивал плохо закрепленный фонарь, он тонко звенел колпаком, а над ним, там, где проходили провода, вспыхивала ослепительная голубая молния. Николай как завороженный смотрел на эту молнию и не знал, как добраться до нее. Вернее, знал, но боялся…
Николай вспомнил слова Еремеева, которые тот сказал, передавая ему перчатки: «Ежели что, плюнь, слазь…» Легко сказать это там, на земле. А как ты слезешь, когда под тобой сорок два метра пустоты, когда столько пережил, пока добрался сюда, когда замыкание вот оно, рукой подать?
— Эх, была не была… — пробормотал Перепелкин и надел шапку. — Помирать, так с музыкой!
Снял с себя брезентовый пиджак и фуфайку, чтобы они не сковывали движений, и остался в одной лыжной куртке. Натянул резиновые перчатки… Двигался он теперь осторожно, координируя каждое свое движение. И не была сейчас на свете силы, которая смогла бы оторвать его от стального холодного «козла» вышки, в который он вцепился мертвой хваткой…
Повреждение было незначительным — оголились и соединились провода. Николай разъединил их и зажмурился от ослепительного света, брызнувшего из-под колпака фонаря. Крепко обняв стальную трубку «козла», он стал медленно накручивать распустившуюся изоляционную ленту на один из проводов, потом сделал то же самое с другим. «Вот черти, — ругался он, вспоминая монтажников, — состряпали проводку из одних обрезков… Целого провода не было, что ли? И на изоляторах плохо закрепили, ветер сорвал и размочалил их ленту… Ну вот, кажется, все… Не так уж страшен…»
Он не додумал, не успел додумать. На какое-то мгновение он посмотрел вниз, увидел крутящийся в ярком свете снег и ему показалось, что буровая вышка падает, падает… В голове закрутилось, завертелось, перед глазами все поплыло куда-то в сторону, вниз… Он поднес руки к лицу, позабыв о том, что нужно держаться, ветер толкнул его в грудь и Николай почувствовал, что падает… Последним усилием воли он судорожно вскинул руки вперед и вверх, изогнулся, словно кошка, и… почувствовал страшный рывок, жгучей болью пронзивший плечевые суставы — он уцепился за край изгороди, опоясывающей площадку кран-блока. Теперь он висел над клокочущей пропастью… Ветер раскачивал его из стороны в сторону, как тряпку, которую повесили для просушки. «Неужели все? Неужели все? — билась в голове мысль. — Неужели?..»
По лицу, по всему телу струился холодный пот, ладони рук вспотели тоже и резина перчаток делалась скользкой, ненадежной, пальцы слабели, слабели от страшного напряжения…
«Жить! Жить!»
Он собрал все оставшиеся в нем силы и стал осторожно подтягиваться. Он чувствовал, как под курткой, на руках, вздуваются и каменеют шары мускулов… Теперь он знал, что если не выдержит, если сорвется, то руки его так и останутся полусогнутыми и никто не сможет разогнуть их… В это время порыв ветра ударил его в спину, прижал к доскам, и Николай, воспользовавшись этой неожиданной помощью, вскинул ногу на край изгороди… Тяжело перевалился через гнущиеся доски и рухнул на настил площадки…