Стивен взглянул на конверт, не спеша брать его в руки и в то же время отчаянно желая узнать, что там написано. Может быть, записка от Дастина, письмо, которое так и не было отправлено?
Когда Робби и мисс Эмили скрылись из виду, он встал и бросил на стол несколько американских долларов. Он заметил там полтинник и еще несколько купюр, но ему было все равно. Он хотел убраться из этого проклятого места подальше от любопытных глаз. Но куда же ему теперь направиться, когда Дастин ушел навсегда?
Когда он подошел к двери, то услышал приглушенную враждебность и хихиканье, но лишь стоило ему повернуться, глаза присутствующих были устремлены куда угодно, только не в его сторону, и ни один из них так и не набрался храбрости, чтобы взглянуть прямо в его измученное лицо. Но он не нуждался в зрительном контакте, их полускрытых ухмылок было достаточно. Он повернулся, вышел из закусочной и быстро зашагал к своей машине.
Добравшись до нее, он взглянул на конверт, постоял на солнышке, чувствуя, как бежевые блики отражаются от него, и только тогда заметил монограмму мисс Эмили, выбитую на клапане.
— Пожалуйста, — прошептал он вслух, просунув палец под клапан и, осторожно разрывая бумагу, молился, чтобы Дастин оставил ему хоть что-нибудь. Что-нибудь.
Но когда он заглянул внутрь, то понял: все вернулось к нему. Каждое слово в закусочной, каждая ненавистная ухмылка, каждая невысказанная обида. Он почувствовал их все и рухнул на колени, причитая, когда письмо, написанное им четыре месяца назад, выпало на тротуар.
Глава 21
Дастин,
Я думаю о тебе, думаю о последней ночи, которую мы провели вместе.
Ты помнишь ту ночь? Я любил тебя на холодном полу под завывания ветра, а ты цеплялся за доски пола, влажные от пота наших разгоряченных тел.
Это был первый раз, когда ты сам попросил взять тебя, озвучив желание, глубоко запрятанное в твоем сердце. И я никогда не подумал бы, что когда-нибудь услышу эти слова под звуки ветра.
Я помню, как ты заплакал, едва произнеся их. Как с ужасом смотрел на меня. Как снова замкнулся и попытался затолкать это желание назад, в глубину своей души, пока твои слезы рвались наружу.
Ты задрожал, когда я остановился, когда я опустил твои ноги и поднялся к твоему лицу, убирая ту непослушную рыжую прядь с твоего лба.
Я все еще чувствую, как искренне ты улыбнулся мне, как от этого моего простого жеста к тебе, наконец, пришло понимание, что я никогда не причиню тебе боли, что, когда ты в моих руках и в моем сердце, твои темные страхи могут отступить. Даже сейчас я чувствую жар твоей ладони, когда ты обхватил мой затылок и потянулся к губам, как ты открыл свое тело и умолял меня своей душой.
Ты был так безмолвен до того последнего момента, пока мы не поднялись на новую ступень бытия.
— Пожалуйста.
Ты прошептал мне на ухо, Дастин, и я наконец-то впервые понял, как тяжело тебе было все это время, как много ты пережил во всех своих прошлых трагедиях, чтобы добраться до этой точки.
Что-то сжалось у меня внутри и с оглушительным грохотом рухнуло вниз, когда я осознал, через что я заставил тебя пройти из-за моих собственных эгоистичных желаний. Меня охватило чувство стыда, когда я понял, что был источником твоих страданий, а не любви. И я до сих пор живу с этим.
Сгорая от этого стыда, я прижимался к изгибу твоей шеи, приготовившись оторваться от тебя в отчаянной попытке сдержать плотину, грозившую прорваться внутри меня. Но ты видел это во мне, видел то, что я только что осознал и заставил меня открыть свое сердце, как ты открыл для меня свое.
— Пожалуйста, Стивен.
Я все еще слышу, как ты повторяешь это еще раз.
Когда ты притянул меня к себе и соединил наши лбы, я увидел тебя обнаженным, без всех этих страхов, увидел, как твое сердце наполнилось отражением, которое ты видел в моих глазах. И разглядев это на твоем лице, я понял, что тебе надо было пройти через эту боль, потому что для тебя она была и рекой, и плотом.
И в этом я видел твое понимание и твою любовь.
Я никогда не замечал этого в чужих глазах, Дастин. Никогда не замечал того, на что все поэты и барды могли только намекать в своих стихах. Это потрясло меня до глубины души.
И вот, когда на следующий день ты ушел и сказал мне, что не вернешься, я снова погрузился в себя. Я снова провалился в эту черную бездну и наконец понял, в какой ужасной нищете ты жил так долго. Как сильно это пробуждение напугало тебя в холодном свете дня.
Я знаю, что должен понять, что ты будешь всегда помнить о постоянных насмешках, и то, как они будут подавлять твои мгновенные реакции и заставлять тебя бежать от того, что дарит тебе исцеление.
Но я — твоя добровольная жертва, Дастин. Я — тот, кто готов отпустить тебя с глубокой надеждой, что ты когда-нибудь вернешься ко мне, вернешься к тому моменту и тому пониманию.
Да, я знаю, без тебя моя душа не может дышать, но я так же знаю, что я не могу дышать за тебя. Теперь я это понимаю. Ты ушел, чтобы тебя не задушили. Ты ушел, чтобы научиться дышать самому. Я не мог отговорить тебя от этого тогда, и не стал бы отговаривать тебя сейчас. Я знаю, что эгоистичен в своих собственных нуждах, но преподанный тобой суровый урок достиг самых глубин моей души. Я не могу сказать, что не приеду к тебе. Не могу сказать, что мне не терпится снова почувствовать тебя в своих объятиях. Я не могу сказать тебе все это и оставаться честным.
Я люблю тебя, Дастин, и буду любить тебя в этой жизни и во многих других. Но мне потребовалось так много времени и так много писем, чтобы по-настоящему понять, что означают эти слова, и поэтому я прошу у тебя прощения за все письма, что тогда остались без ответа, за боль и рыдания, за разглагольствования и гнев. За все, что породило страх больше никогда не увидеть тебя.
Я знаю, что, когда буря наконец утихнет и песчинки былого гнева и стыда бесследно исчезнут, у нас останется этот миг. Этот единственный миг, момент нашей истины, который вновь соединит нас.
Конец.