Я пытался засунуть сказки Пушкина между «Записками охотника» и «Обыкновенной историей», когда услышал: «Божечки мои, и почти как раз!» Моя джедагесеритка стояла у шкафа с зеркалом, приложив что-то к груди. Что? Я не видел. Но судя по интонации, что-то невероятное. А потом со словами: «Я сейчас», она выпорхнула в другую комнату и долго там чем-то шуршала. Знаете, если вас ещё не посещают приступы ностальгии, подождите лет до сорока, кому-то и меньше времени понадобиться, но к сорока вы точно поймёте, о чём это. Тогда же поймёте, что такое ролевые игры и чем они заводят людей постарше.
За дверью, на другой половине, тихонько постукивал нож по разделочной доске и что-то бухтел телевизор, когда в комнату вошла советская школьница с белым бантом в волосах. Комсомолка, спортсменка и просто красавица, в немного коротком ей платье - тёмно-коричневом, с белым фартуком. Держа руки за спиной, она, потупив взгляд, виновато спросила:
- Можно войти в класс?
Опять голосом на меня воздействовала, ведьма! Меня к таким вещам готовить нужно. А тут, откуда что и взялось:
- Опаздываешь? И уже не в первый раз! Придется вызвать родителей в школу. – Я поправил очки и сделал строгое лицо.
- Может не надо? – полушёпотом спросила она и уронила что-то, что держала за спиной. – Ой, разрешите поднять ручку?
- Да-да, конечно.
Волнуясь, я начал ёрзать на табурете и как раз в тот момент, когда школьница повернулась и начала наклоняться, две доски набитые на его крышке сошлись, защемляя мне правую ягодицу. Никогда больше не буду учителем! Раненым зверем я взвыл и рванул вперёд и вверх, но дорогу мне преградил журнальный столик. Я всё пытался сделать, как учили ещё в школе на физ-ре, подтянуть колени, наклонить голову, сгруппироваться, сделать кувырок, встать и прогнутся, и у меня почти получилось. Я подтянул колени, перевернул ими столик и влетел наклонённой головой точно в шкаф. Да так и остался стоять лёжа, с прогибом. От прогиба, у меня что-то громко хрустнуло в правой спине. Где у меня правая спина? О, это просто, она точно над горящей огнём правой ягодицей. Я затих и притворился мёртвым, чёрт его знает, что ещё со мной сделает мебель в этом проклятом доме. То, что только что здесь, совсем недавно, намечалось, ему явно пришлось не по вкусу. Сказать, что у меня больше болело голова, спина или задница, было сложно и я старался об этом не думать.
Телевизор за дверью замолчал, нож тоже больше не стучал по доске. В наступившей тишине школьница, стоящая надо мной, возмущённо сказала:
- Аристарх Никандрович, если бы я знала, что у нас будет физкультура, я бы обязательно принесла спортивную форму.
Нет, вы понимаете? Человек при смерти, а ей шуточки.
- Не знаю кто такой Патриарх Никакович, но мне уже пора ревновать?
- Решай сам. Когда мне было шестнадцать, он регулярно видел меня в красных трусах и футболке.
- Тогда, это он пускай ревнует. Я почти каждое утро вижу тебя в трусах и футболке. И могу поспорить, в них сейчас больше интересного.
Видимо, прозвучало это не очень убедительно, потому что меня обозвали Отеллой и начали поднимать. Вы когда-нибудь представляли себе, как обезьянка поднимает больного слоника? Конечно нет, но вы постарайтесь
Вставай. Не дёргай. Я так не могу. Дай я ногу подтяну. Мне так неудобно. Повернись. Ты тяжёлый, Очки, очки не раздави. Да не сгибайся ты. Давай вот так. Я уже почти. Ты почти, а я уже всё.
И тут стала понятна тишина с нетёщеной половины, поскольку из-за двери донеслось:
- Я не знаю, чем вы там занимаетесь и знать не хочу. Но мне это не нравится, прекратите немедленно, иначе я приму меры!
Это она так вслух сказала, но в подкорке родилось: «Срамота! Не стыда не совести! Под боком у матери! Хорошо не на кухонном столе!»