Будет он так ехать еще долго, оставляя позади себя недавно вспаханную зябь, по которой расхаживают вороны, гаркая и хлопая крыльями, почти голые уже осиновые рощицы, где, прячущиеся друг за друга деревья, скрипят от натуги влажными стволами, крохотные деревушки с десятком-другим подавшихся в сторону изб, одинаковые переезды, на которых вечно выглядывает из своей будочки заспанный сторож. Будет мчаться этот томский поезд, как пуля, пролетая с грохотом мосты через большие реки и маленькие, оставляя в раздумье какого-нибудь старика, вышедшего на свое рыхлое крыльцо, выкурить чубук, и будут быстро-быстро исчезать вдали миллионы высохших шпал. Другой поезд придет из Мурманска, остановится на мгновение на том же месте, откуда только что укатили томские колеса.
Вдоль состава пройдет седой сквернослов-работник, стуча молотком по колодкам, и эти вагоны двинуться дальше в свое великое бесконечное путешествие по России. Тысячи железных странников бегут по нашей земле, и есть что-то завораживающее и пленительное в их торопливом беге!..
Промозглые сумерки охватили уже весь вокзал, заставляя торговок ежиться и сильнее кутаться в кофты и куртки. Холодный неоновый свет принимал эстафету от еще более холодного угасающего отблеска пасмурного дня. Дворники исправно мели перроны, на одном из которых ждал своей электрички Перекурка, одетый в упругий плащ коричневого оттенка. Он то и дело поправлял брови, так как ему чудилось, что они растрепались и выглядят не должным образом, и подергивал плечами уже от реального мороза.
Подходила к концу двадцать первая минута седьмого, а треклятой электрички вовсе не было видно. Вдобавок в воздухе закружились тысячи маленьких снежинок, отчего Павлу Ефимовичу почему-то сделалось совсем невыносимо. Он морщился и стряхивал эти снежинки с рукавов, носа и ушей, а они так и норовили залезть во всякие чувствительные места и потревожить покой такого пунктуального и ответственного чертежника. Да еще неподалеку стояли противные подростки, смеялись наперебой и мучили какого-то бедного кота, который совершенно уже неблагопристойно орал и иногда брал такие высокие ноты, что Перекурка не знал, куда себя деть от такой бестии. А уйти с привычного места на перроне даже и не приходило ему в голову, поэтому он вынужден был сносить просто адские муки, свалившиеся со всех сторон.
Заносчивые свистки и гудки электровозов, терпеливый скрежет и пыхтение тепловозов раздавались со всех сторон, напоминая каждую секунду, что электрички все еще нет. Она сегодня основательно опаздывала. Падал этот надоедливый снег! Вопил кот! Совершенный апокалипсис! И гимнастерка уже начинала жать подмышками Павлу Ефимовичу, и руки мерзли все сильней. Он ужасно не любил такого рода неудобства, выбивающие его из определенного ритма, заставляющие искать какие-то новые решения, которые если и находились, то с огромным трудом. Сейчас никакого выхода из сложившейся едкой ситуации вообще не было видно. Перекурка только и делал, что выпячивал нервно кадык и фыркал. Его словно заперли в тесной клетке, хотя на перроне было совершенно немного народу.
"Беспорядок!" - с досадой подумал Павел Ефимович.
Подростки, терзавшие котенка, наверное, от безделья спрыгнули прямо на пути и, не переставая ржать, уселись тесным кружком возле одной рельсы. Снегопад усилился, и плохо было видно, что они там делали, подталкивая друг друга со злостным азартом, копошась и дыша во все стороны табачным дымом. Так они возились минут пять, потом один, привстал, посмотрел пристально вдаль и сказал: "Скорей давай!" Шпана быстрее зашевелилась, и через миг все они сорвались с места и ловко вскарабкались обратно на перрон. У некоторых из них щеки просто горели то ли от мороза, давно пронявшего весь вокзал, то ли от проделанной работы.
Они, отмахиваясь от снежных атак и перебрасываясь редкими бранными фразами, внимательно наблюдали за извивающимся котенком, туго привязанным к холодной рельсе!
Помятое, замерзшее животное хрипло пищало, уже не взвывая высоким фальцетом. Котенок глупо глядел глазками с дико расширенными от недостатка света зрачками, вертел во все стороны головкой, стараясь понять, что с ним произошло, и слабо дергал одной свободной лапкой. Ветер принес далекий свисток опаздывающего электропоезда, и снежная мгла где-то вдалеке подернулась желтоватым световым пятном. Подростки курили и ухмылялись. Казалось, последний отблеск человечности давно и безвозвратно сошел с их шелушащихся лиц. "Надо было, блин, его с крыши спустить", - сказал один, поднимая брезгливо верхнюю губу, и сивушный перегар далеко разнесла белесая вьюга. Другой сел на корточки и ответил: "В следующий раз..."
Важный господин в дорогой дубленке с солидным и бесстрастным лицом, стоящий неподалеку, поморщился и сделал вид, что не заметил этого зверского варварства. Вдруг раздался скрип железных колес на стрелке. Господин вздрогнул и отошел прочь. Какая-то горбатая старуха перекрестилась и, крикнув пацанам: "Изверги!" - тоже убежала на другой конец перрона. Молодой человек стоящий тут же в сторонке просто молча отвернулся.
Как может в считанные минуты разыграться метель! Она будто выжидает, копит свою пронзающую силу, а потом в одно мгновение начинает рвать и метать, и уже ничто не может ее остановить! Эта ведьма бросается на каждого встречного и вгрызается в его косточки, она вздымает снег и пыль, перемешивая их в мутную массу, и кружится в своем стонущем вихре, и мечется из стороны в сторону беспорядочными зигзагами. Она не дает спокойно ложиться на землю падающим снежинкам, сдувая их куда-то вбок или насильно поднимая снова в черное беззвездное небо!
Перекурка оторопело таращился на беспомощного котенка, который прекратил совсем уже мяукать и лишь часто-часто дышал. Он сначала вовсе не понял, что сделали пьяные подростки, и решил не обращать на их проделки никакого внимания, продолжая привычно фыркать и повторять про себя: "Форменное безобразие! Беспорядок прямо какой-то..." - но, услышав истошные крики беспрестанно крестившейся старухи, вытянул кадык и внимательнее вгляделся в происходящее. Павел Ефимович долго соображал, прежде чем маленькие глаза его раскрылись необыкновенно широко, и он даже перестал фыркать от такого зрелища. Его будто током шарахнуло.
Страх перемешался в нем с неведомым раньше чувством досады и безысходности, сердце его застучало в ребра, а в ноги, казалось, кто-то налил свинца. Ветер безбожно трепал коричневое пальто.
Вроде и не было многих лет педантичной работы, точных чертежей, беспрецедентного распорядка и режима, утреннего бритья и чистки шеи с мылом, совсем забылись некогда злорадные шутки Мишки Роликова и приятные буфетные мечты: словно толстая пелена на минуту спала с глаз Перекурки! Повернулось что-то в его угловатом теле, затрепетало! Одним ударом вышибло из его сознания всю прошлую жизнь это страшное зрелище, этот маленький дрожащий зверек, пугливо озирающийся по сторонам и нигде не находящий помощи, привязанный к стали посреди бледной ноябрьской мги, рядом с людьми, невидящими или любующимися его горем!
Вдали показались два светящихся глаза жуткой, по воле судьбы опаздывающей электрички. Пути озарились жестким приближающимся светом. Что-то тяжелое опять настойчиво стало заволакивать взгляд Павла Ефимовича, даже тихо говорило ему: "Это судьба... Так должно быть..." Невыносимо тянуло это старое громоздкое чувство отвернуться... Перекурка отвел уже взгляд от рельс и стал поворачивать голову, как мельком увидел шальные глаза подростков, горящие жестоким интересом. И вновь ошарашило его это непривычное очень большое чувство, названия которому он не знал! Он, как беркут, расправил плечи и молниеносно глянул на существо, и вдруг увидел раньше им как-то не подмеченное: этот маленький котенок был так странно распластан по рельсе, что слегка походил на крохотного человечка, с ручками, ножками и небольшой головкой...